Опрос с ответственностью

— Вам не угодишь. Говорю, что наши танки не хуже и у нас их больше — вам не нравится. А вы что хотите, чтобы я сказал, что у нас техника лучше, а гонят нас из-за ошибок… А, не буду даже говорить.

— Вот и молчите. Если бы не два самолёта, которые вы сбили на моих глазах…

И мы идём молча. А потом нам и вовсе не до разговоров становится. Этот участок немцы бомбили, и трупы остались лежать, никто их не похоронил. Примерно четверть — в форме, военнослужащие. Остальные гражданские, и немало детей. Мне особенно запомнилась одна девочка, красивая. Лет семи, блондинка, волосы длинные, в наше время таких не бывает. Голубые глаза открыты, на пыльном лице дорожки от слёз. Осколок попал в живот, и она успела поплакать перед смертью.

Я понимаю, что погибнут десятки миллионов, а здесь, наверно, нет и сотни трупов. И всё равно мне сильно не по себе. А мужики — те просто озверели. Не удивлюсь, если они решат засаду устроить.

Первым гул услышал чуткий Салакудинов. А вскоре и девятка самолётов показалась с востока.

— Ты можешь сбить хоть одного?

— Наверно, да. Только они уже отбомбились, пустые летят. Лучше бы с бомбами сбить.

— Терпежу нет. Ты видел, что они сделали? Сколько баб молодых…

— Хорошо, теперь не отвлекайте, надо быстро.

И я начинаю заряжать. Интересно, что Климов обратил внимание на баб, а я на детей. Вероятно, возраст. На этот раз я, кажется, быстро заряжаю, явно быстрее минуты. Но успел прикинуть, что это, наверно, юнкерсы 88. Хейнкели 111 можно узнать по моторам, которые выдвинуты вперёд, впереди кабины. Есть еще дорнье, про них я мало что знаю. Но — какая разница? Двухмоторный бомбардировщик. Пусть будут дорнье, пофиг.

Девятка летит невысоко, километра полтора, и севернее дороги. Стингер схватывает уверенно, дистанция намного меньше предельной. Я целюсь в головной бомбер, и мне удаётся простоять старт не шелохнувшись. Но что-то пошло не так, и ракета попала не в первый бомбер, а в последний, ближний к нам. В левый мотор. Но самолёт продолжает лететь! Вот начал отставать, мотор дымится. Но сколько таких вот, с дымящим мотором, дотянули до аэродрома! Эх, надо было стрелять в одномоторный…

Два события происходят почти одновременно: из мотора вырывается пламя, а от самолёта отделяется чёрная точка — один выпрыгнул. Сейчас и остальные попрыгают. Но левое крыло вдруг переламывается, и вот теперь самолёт падает, да ещё и кувыркается. Никто больше не выпрыгнул.

Капитан немедленно начинает командовать:

— Салакудинов Вяткин! Вы остаётесь с инженером и вещами. Остальные налегке за мной, будем брать лётчика.

И пятеро воинов убегают на север. Умело так убегают, как раз в таком темпе, чтобы пару километров пробежать в сапогах и по пересечённой местности. У нас, наверно, около часа есть.

— Рим, Сергей. Вот это секретное оружие надо уничтожить. Мы как раз речку перешли недавно, наверно, километра полтора до неё. Давайте так: один остаётся с вещами, а другой и я идём к речке. Подрываем установку гранатой, и выбрасываем в воду.

— Может, лучше зарыть? Хотя ладно, вам виднее. Я пойду, а ты, Серёга, с вещами останься.

— Граната есть?

— Три есть.

Теперь у меня только труба из вещей, килограмм восемь она весит. Ещё и удобный подвес. Рим оставил шинель, но винтовку и сидор с собой тащит. Идём мы быстрым шагом. Перед речкой, с обоих сторон от моста, вырыты окопы. Но солдат нет. Или не подошли ещё, или наоборот, уже сбежали. Я отхожу налево, ниже по течению, и снимаю установку.

— Давайте я.

Рим берёт трубу, смотрит на неё с сожалением. Достаёт из сидора тряпку. Кажется, это портянка грязная, использованная. Она достаточно большая, и Рим затыкает трубу с одного конца, обмотав портянкой камень. Он явно не раз метал боевую гранату, потому что уверенно опускает лимонку в трубу, а саму трубу — в окоп. Отбежав шагов на десять, он кидается на землю. Я тоже на всякий случай лёг. Но взрыв какой-то не впечатляющий, никаких осколков я не заметил. Трубу даже не до конца разорвало, передняя и задняя часть соединены небольшой перемычкой. Я бью трубой по краю окопа как дубиной, и она переламывается.

В своих туфлях я захожу в воду. Берег здесь очень топкий, проваливаюсь не столько в воду, сколько в грязь. И, один за другим, бросаю оба обломка примерно на середину реки. Около моста есть камень, там удобно подойти к воде. Я промываю туфли, прополаскиваю и выжимаю носки, и снова их надеваю. На пыльной дороге они очень скоро станут почти такими же грязными…