Опрокинутый рейд

Шорохов опустился на табуретку, огляделся. Товар — на любую потребу. В том числе и для конного войска.

— Работы, поди, с утра до ночи, — проговорил он сочувственно. Парень двинул плечами:

— Сейчас-то какая работа… Вот в прошлом месяце, когда войску товар отгружали, было…

— Вы-то умеете, — похвалил Шорохов. Парень заулыбался:

— Да что там уменье! Федор Васильевич говорил, все назад возвернется, такуж…

Шорохов поднялся с табуретки: со второго этажа по лестнице спускался высокий мужчина лет сорока пяти, в русских сапогах, голубой косоворотке, в жилете, бритый, с рябым от оспин лицом, — сам Нечипоренко.

— Здоров був, Лэонтий, — он протянул широкую ладонь, — прохода… Рад гостю, рад…

Как и многие проживавшие в этом краю, он щедро мешал русские и украинские слова.

Они взошли по лестнице, миновали галерею, за остекленной стеной которой зеленел сад.

Одна мелочь насторожила Шорохова. На лестнице и галерее они держались рядом, но у входа в гостиную Нечипоренко преградил ему путь и первым ступил за порог, словно бы желая предварительно убедиться, что в комнате постороннего нет.

И действительно этот кто-то, видимо, только перед их приходом покинул гостиную. Портьера на двери в соседнюю комнату еще колыхалась, в воздухе был разлит слабый аромат по-особому пахнущего папиросного дыма.

Середину гостиной занимал дубовый стол, покрытый вязаной скатертью. Нечипоренко отодвинул один из стульев:

— Сидай…

Он усаживал Шорохова спиной к портьере. «Случайность? — подумал тот. — Еще одна?»

— Уж не чаял, придешь ли, — Нечипоренко, усевшись напротив, выжидающе смотрел на Шорохова.

Тот не отозвался.

— Тебе Евграф передал? Шорохов кивнул. Нечипоренко усмехнулся:

— Евграф! Знал я и деда его, и отца. С Питером торговали! Слово — закон. А с Евграфом дело иметь — что с пьяным кучером ехать. Никогда не знаешь, в какую канаву завалит. С ним только на гулянки ходить. Весело!

Он поглядел на портьеру.

— В каждом, Христофор Андреевич, и хорошее есть, и худое. Шорохов заговорил намеренно негромко, и тотчас из-за портьеры

донесся легкий скрип. Судя по этому звуку, чтобы лучше слышать, там пошире открыли дверь. «Та-ак», — подумал он и продолжал еще тише:

— Для Евграфа, я вам скажу, цена любого товара — раскрытая книга. Буди ночью хоть тверезого, хоть хмельного, покажи образец… Ему-то гниль не подсунут!.. Вы же знаете: у самого меня торгового корня нет. Собственное дело, можно сказать, я только еще начинаю. А промахи? Один бог без греха.

— Про грехи — правильно, — согласился Нечипоренко и тотчас добавил, поднявшись из-за стола:- На минуту выйду, прикажу угощенье подать. Чего же так-то?

Шорохов не успел возразить, сказать, что сыт, пришел ненадолго, как Нечипоренко уже скрылся за дверью.

Это был, конечно, тоже заранее обдуманный шаг: оставить гостя в комнате одного. Как-то он себя поведет?

Может, и в самом деле заглянуть за портьеру? Если там кто-нибудь, извиниться: «Простите, я ненароком…»

Обернуться хотелось мучительно.

Однако много ли это даст? Если там друг — вместе посмеются и только, а вот если недруг, то, во-первых, он поймет, что сам-то Шорохов неспокоен, его вялость и тихий голос — наигранное; во-вторых, что теперь-то Шорохов возьмет этого человека, как и самого Нечипоренко, на подозрение. Или тут явочная квартира?

От нетерпения он привстал.

Что, если и в самом деле так? Портьера откинется, тот, кто войдет, спросит: «Не знаете ли, где живут Тимофеевы?» Он отзовется: «Те, которые из Твери?» Услышит: «Из Сызрани, беженцы». И значит, пред ним товарищ. Но в этих-то стенах! Кого-кого, а Христофора Нечипоренко, и отца его, и братьев, он знает с мальчишеских лет.

Шорохов растерянно озирался: лампада в углу под иконами, на стенах фотографии в рамочках, тоже в рамочке — грамота потомственного почетного гражданина…

Нечипоренко возвратился:

— Зараз дадут.

Он опять сел напротив, положил на стол кулаки.

Шорохов с ожиданием смотрел на него.

Нечипоренко прокашлялся:

— Послушай, Леонтий, ты же в Урюпинской приказчика держишь? — Держу.

— Хочешь хорошее дело? Там у меня овец пара тысяч. Не скрою, интендантству шли. Покупатель-то строгий. С разбором. Бери! Впрогаде не будешь.

Нечипоренко говорил громко, явным образом надеясь, что его собеседник тоже повысит голос.

«Провоцирует», — теперь холодно отметил Шорохов. Нет, в этом человеке он не ошибся. Однако что же следовало из его теперешних слов? Промахнулся с овцами. Как, впрочем, и с тем добром, о котором говорил приказчик, подавший табуретку. И опять — Урюпинская. Но ведь и с их фирмой сделка на бочки там расторгнута. Резко. Как отрубили. Будто срывали зло.

— Забейте, засолите, — ответил он. — Баранья солонина — деликатес. Зимой хорошую цену возьмете.

— На базаре? Мелочи. Этим не занимаюсь.

— Вы ее тому же войску целиком.

— Чтобы еще раз обморочили? Там у них и все прежде закупленное девать теперь некуда. От нового товара и подавно морду воротят.