— Вот тебе раз! Но какая сила туда вас влечет? Может, у вас там душа-девица?.. Я жду! Что там у вас в самом деле?
Как и тогда на рассвете, в усадьбе, он вновь заговорил тоном допроса. Секунду Шорохов колебался. Отвечать? Сказать, что в кармане пиджака у него тульские акции? Какой смысл!
Просительно улыбнувшись, он прилег на отведенный ему диван.
— Спать, — произнес Мануков и погасил керосиновую лампу. — Собачья жизнь. Настоящая постель впервые за трое суток. Недолго и заболеть.
Шорохов проснулся, едва начало светать. Кровать Манукова уже пустовала. По тому, как висел пиджак, сомнений не оставалось: его обыскивали. Складки на нем были и теперь, но не те, которые Шорохов оставил вчера. Это значил: все тогда делал он правильно.
В шесть часов выехали.
Дорога пылила. Ветра не чувствовалось, экипаж поэтому окутывал запах конского пота. От тряски и усталости тоска по глубокому вдоху опять начала томить Шорохова. Болело сердце, ничто не казалось милым, и в то же время следовало внимательно вслушиваться в то, о чем говорил Мануков. А он в это утро был не только подчеркнуто внимателен к Шорохову — и за завтраком, и здесь, в экипаже, — но и необыкновенно многоречив. Словно бы истосковался по возможности хоть кому-то излить душу.
-.. Козлов, надо признаться, в чем-то надежд Мамонтова не оправдал. Да-да, это так! Во-первых, бой за него очень уж затянулся, и, пока город не обошли с севера, ничего не удавалось сделать. Во-вторых, штаб Южного фронта красных, уезжая, взял с собой даже цветы в горшках. Значит, не бежали из-за угрозы захвата, а нормально передислоцировались, причем последние вагоны ушли всего за трое суток до прихода корпуса. Отдав Мамонтову приказ ударить сперва по Тамбову, генералы Деникин и Сидорин элементарно прошляпили. Понять их можно: ворваться в губернский город! Как это было заманчиво! А жаль. Мамонтов, теперь очевидно, способен на большее… Центральный узел связи, правда, накрыли, но, по сравнению с возможностью захватить штаб всего фронта, мелочь. И еще одна странность: на железнодорожной станции взрывали вагоны с патронами и снарядами, сталкивали друг с другом паровозы, рушили мосты. Пусть бы в пылу боя, так нет же! После того, как город был полностью занят. Курочить собственную территорию?.. Что-то очень уж чисто казацкое. Но есть и удача. Громадная. Вы не забыли встречу с полковником в усадьбе возле Тамбова? — Конечно.
— Знаете, кто это был? — Помилуйте! Откуда?
— Я вам скажу. Начальник штаба корпуса Калиновский. Помните, что он говорил о новой власти, сразу же возникающей в освобождаемых корпусом местностях? И вот пожалуйста: в этом городе уже сами собой восстановились земская и городская управы, сформировались добровольческие части Армии русской дружины, образовалась полиция. Мало того! Издается газета. Я вчера видел материалы для первого номера. В них искреннейшая готовность всех слоев населения этой власти служить. Или, вернее, старой — той, какая была здесь до большевиков, что как раз и является самым отрадным.
«Значит, Чиликин до тебя все же добрался, — подумал Шорохов. — Очки тебе втер».
Мануков продолжал с прежним подъемом: