Операция «Танненберг»

Фон Гейнц повернулся к Рупрехту.

— Кажется, он хочет видеть вас, Ваше Величество.

Император помрачнел. Злобно покосился на Бурцева. Приказал:

— Открыть ворота.

— А если они все же не те, за кого себя выдают? — осмелился спросить барон. — Может быть, сначала поднять на стены весь гарнизон и ваших рыцарей? Мы бы могли…

— В этом нет необходимости, — сухо перебил император. — С доблестным Фридрихом, великим маршалом тевтонского братства, я знаком лично. Я узнал его. Открывайте ворота, да поскорее. Послов нельзя заставлять ждать.

Альфред фон Гейнц отдал необходимые распоряжения. Стража забегала, ворота заскрипели. Ложился на ров подъемный мост, поднималась решетка.

Любезный прежде барон теперь недобро поглядывал на своего недавнего гостя.

— То-то он ведьму от костра спасал, — шепнул фон Гейнц императору. — Может, сам… из этих… Его бы отдать отцу Бонифацию, да обследовать на предмет дявольских меток.

— Успеется, — отмахнулся Рупрехт Пфальцский, — все это еще успеется. Сначала поговорю с послами. А этим…

Император снова навис над Бурцевым.

— …этим отродьем займемся позже. И им самим, и его сарацином, и его язычниками, и женщинами его, и ведьмой, и всеми остальными.

Рупрехт взмахнул рукой в кожаной перчатке. Ударил в сердцах. В челюсть.

Хрясь!

Ох, и тяжела же рука у старого кайзера! Бурцев сплюнул кровь. Повезло — хоть не латной рукавицей заехал!

— Связать покрепче — и в башню всех! — приказал император. — У двери поставить двойную стражу. И приготовить покои для орденских послов. Для настоящих послов.

Послы братства Святой Марии вступали в Шварцвальдский замок. Сначала — всадники в белых плащах с черными крестами. За ними на массивный прочный мост вкатился грузовик. «Опель» медленно, аккуратно — чтобы не задеть бортами стены арки и не повредить пулемет над кабиной о низкий свод — въезжал в ворота. Пространства хватило. Оставлять машину снаружи не пришлось.

Изумленные послы внимательно разглядывали пленников императора, носивших, как и они сами, тевтонские плащи. Пленников уводили со двора. С глаз долой.

Послам объясняли ситуацию.

Глава 15

Их связали и бросили в каменный мешок под боевой площадкой восточной башни.

Назвать темницей эти застенки Шварцвальдского замка, пожалуй, было нельзя. В темнице — темно, здесь же света хватало. Окно располагалось не очень высоко. И не будь оно забрано толстой кованой решеткой, впечатанной в камень, можно было бы попробовать протиснуться в узкий проем. Аделаиде, Ядвиге и щуплому Сыма Цзяну, спастись, наверное, удалось бы…

Эх, была б ножовка по металлу и прочная длинная веревка. И свободные руки. Увы, не было ничего из вышеперечисленного.

Прутья решетки расчертили на небе неровные косые клеточки, и пленникам оставалось только любоваться живописными облаками, лениво проплывающими в бездонной синеве.

Из окна дул ветер… Такой — ночью несет холод, а днем — жару. Шершавый камень вверху, внизу и сбоку. Охапка прелой соломы на голом полу. Вот и весь комфорт.

И еще — жуткая вонь. А в довершение всех бед — человеческий скелет на ржавой цепи в дальнем углу.

Все как положено: истлевшая одежда, пожелтевшие кости… Классика жанра, блин. В подвале Санта Тринита у отца Бенедикта тоже имелось похожее пугало. Наверное, скелетов в местах заточения держат специально — для психологического давления: уже уморенный пленник наглядно демонстрирует еще живым их печальную и неизбежную участь.

Аделаида, увидев скалящийся череп безмолвного соседа, закатила истерику. Верещала, пока Бурцев не обложил жену так, что народ вокруг стыдливо отвернулся. А что делать? Ни нахлестать по щекам, ни встряхнуть нельзя — руки-то связаны.

Княжна надулась, поджала губки, отползла в кучу соломы — подальше от скелета. От трехгрудой ведьмы, брошенной в камеру вместе со всеми, она тоже старалась держаться на расстоянии. Ведьму Аделаида считала виновницей всех бед.

Завозился, заворочался в углу Сыма Цзян — великий знаток китайских хитростей. Раз, два… Хрустнули суставы, и гутаперчивый старик продел связанные за спиной руки под тощим задом. А уж когда перетянутые путами запястья оказались спереди — перед глазами и зубами…

Нет, вязали их, конечно, на совесть. И веревки — хороши. Но… кисти китайца изогнулись под неестественным углом. Большие пальцы рук, как показалось Бурцеву, вовсе вышли из суставов. В ход пошли зубы. И вскоре веревки опали, как старая кожа со змеи. Желтокожий гудини улыбнулся. Слабенько, правда, — видимо, свобода далась тяжело и болезненно.

— Когда эта глупая дурака рука ввязайся — моя рука напрягайся, — кряхтя, и приводя потревоженные связки в порядок, пояснял Сыма Цзян. — А теперя — расслабляйся. И немного костя двигайся. И тогда легка-запроста вытаскивайся.

Ишь! «Легка-запроста!» Бурцев тоже пытался. Ни фига не вышло. Наверное, для подобных фокусов нужно родиться китайцем. Или прожить пару десятков лет в шаолиньском монастыре.

Сыма Цзян помог развязаться остальным. Да только проку-то! Дверь камеры — тараном не прошибешь. Небо за окошком — в клеточку. На крики — никто не реагирует.