Операция «Сострадание»

Лицо полковника Катышева вытянулось.

— Нас интересует сын олигарха, Артем Богданович Жолдак.

— А зачем вам? Мы им официально не занимались: сын за отца не отвечает, ну и все такое. Тем более он остался в России, никуда не уезжал. У него свой источник дохода, независимо от арестованных отцовских средств: Артем Жолдак — художник. Сотрудничает с несколькими известными галереями в Санкт-Петербурге и в Москве, в том числе и по дизайнерской части. Я в искусстве ни черта не смыслю, так что здесь мало чем вам помогу… А что, у вас завелся какой-то материалец против Жолдака-младшего?

— Может, да, а может, и нет. — Слава Грязнов оказался сдержаннее Пети Катышева. — Надо бы уточнить кое-какие моменты. Ты, Петь, черкни нам адресок этого сына, который, конечно, не отвечает за отца…

«И все-таки Петька очень плохо выглядит», — еще раз машинально отметил Турецкий. Эта мысль хранилась на дне сознания, пока не всплыла на поверхность — в тот момент, когда он, копаясь в бардачке автомобиля, случайно словил в зеркальце заднего вида свое отражение. Александр Борисович не имел обыкновения во всякие зеркальца глядеться — дама он, что ли? Смотрит, только когда бреется, и то главным образом на щеки и подбородок. А тут… мама родная! Да это ж не только Петьку — его с Грязновым тоже по старой памяти трудно узнать. У обоих седые волосы, морщины, Слава вдобавок еще и сильно погрузнел. Что делать — возраст, возраст!

— Саня, — Слава ткнул в бок замершего приятеля, — ты чего это?

— А? Да вот, — очнулся Турецкий, — задумался о том, что время идет, мы не молодеем…

— Я тебе на это анекдот из жизни расскажу, — оживился Слава. — Одна моя знакомая поведала, как говорится, со смехом сквозь слезы. Пришла она на прием по квартирному вопросу — то ли льготы, то ли переплата, то ли что еще — к одному чиновнику. Видит на двери кабинета табличку «Илья Александрович Клещиков» — и вспоминает: «А ведь был у меня одноклассник, тоже Клещиков, тоже Илья. Может, это он и есть? Вот было бы здорово!» Заходит в кабинет, видит этого Клещикова и думает: «Не может быть! Толстый, лысый, очки, как у водолаза… В нашем возрасте нельзя выглядеть таким старым. Этот — ровесник Илюшкиному папе, а то и дедушке. Но, на всякий случай, спрошу». Спрашивает: «Извините, вы случайно не учились в двести шестьдесят восьмой школе, в „Б“ классе?» А он: «Правда, учился. А вы у нас какой предмет преподавали?»

— Безумно смешно, — отреагировал Турецкий с похоронным лицом.

— А ты чего переживаешь? Из-за красоты своей потерянной? Пластическую операцию, что ли, сделать захотел? — подцепил его Слава.

Благодаря этому вопросу машина стартовала под громкий хохот друзей. Оба в эту минуту подумали об одном: и раньше они не захаживали во всякие косметические клиники и центры пластической хирургии, а после этого расследования и подавно будут обходить все подобные заведения десятой дорогой.

— Ну и что ты собираешься делать с Петькиной информацией? — спросил Слава.

— Думаю, в одиночку я с ней ничего не сделаю. Зато, получив подобные сведения, стоит позвонить нашему американскому другу Питеру Реддвею.

Слава солидно кивнул. Он знал Питера, некогда встречался с ним в Москве, Турецкий же вообще некоторое время работал с Питером Реддвеем в Антитеррористической группе «Пятый уровень», при так называемом Маршалл Центре. Организация эта расположена под Мюнхеном, в городе Гармиш-Партенкирхен, а Питер до сих пор возглавляет эту школу. И Германия тебе, и разведка — до чего удобно!

— Ты предполагаешь, что убийства Жолдака и Великанова как-то связаны?

— Я ничего не могу конкретно предполагать, пока не выясню досконально, что произошло с Богданом Мечиславовичем Жолдаком.

«Но ведь они же совсем непохожи!» — едва не воскликнул экспансивный Питер Реддвей, сверяя на экране компьютера две фотографии, только что полученные им по электронной почте. У двух мужчин на этих фотографиях были разные носы, разные уши, разные подбородки, разные брови. Одного из них звали Богдан Жолдак, и он был русским. Другого звали Антон Шульц, и он был немец.

Тем не менее под двумя именами и под двумя лицами прятался один и тот же человек. Родился Богданом Жолдаком, умер Антоном Шульцем, — что ж, бывает. Если сменил имя, не логично ли вдобавок сменить и внешность? Тем более учитывая, что он вызывал пристальный интерес спецслужб… Жолдак-Шульц все рассчитал. Он мимикрировал с поразительной точностью. Надо полагать, если бы за ним не охотились, он прожил бы в Германии еще долгие годы, не вызывая у окружающих никакого подозрения. Впрочем, ничего удивительного, если учитывать, что Жолдак — русский. Ну, пусть украинец или белорус, — для Реддвея это было несущественно. В его глазах в выходцах из бывшего Советского Союза было больше того, что их сближает, чем того, что разъединяет. Все они в изрядной степени русские, хотят они того или нет.