Операция «Сострадание»

Гневные ругательные слова запеклись у Артема на губах. Именно так — «Артюшей» и «крохой» — называл его, кроме отца, лишь один человек во всем мире. Одно из самых светлых ранних воспоминаний — солнцем в сощуренные глаза — подаренный Артему на третий год рождения педальный автомобильчик. Ребенок не способен еще распознать в машинке пародийно-эксклюзивную копию «мерседеса», зато он безмерно радуется тому, что автомобильчик такой гладкий, блестящий и так здорово ездит. Спасибо, Дядянат! Дядянат подхватывает Артюшу на руки, и так они фотографируются в компании «мерседесика». Он же первым распознал в Артюше талант к изобразительным искусствам… Звонил большой и верный друг отца Натан Соболевский, известный во всем мире богач и меценат.

— Да, дядя Натан, это я.

— Артюша, как ты живешь?

— Так, нормально… Хорошо.

— А Богдана вспоминаешь? Помнишь папку, а?

— Я никогда его не забывал, — сказал Артем, недоумевая, что случилось с дядей Натаном: может, он пьян? Или плачет? Голос какой-то не такой. Правда, Артем давно его не слышал: отвык, наверное.

— Не забываешь, правда? Не забудешь, что твой папка не своим путем отошел в мир иной? Убили ведь его, Артюша. Вот как бывает, кроха. Убили…

— Я знаю. — Хуже не придумаешь: в полусонном состоянии выслушивать рассуждения об убийстве отца. Впрочем, Артем уже проснулся и дальше слушал Соболевского — не сказать, что полный бодрости, но вполне отдавая себе отчет в происходящем. В том-то и беда! Если бы его одолевала сонливость, он мог бы убедить себя впоследствии, что не так что-нибудь расслышал или понял.

— Нет, кроха, не знаешь. Не все ты знаешь. Я сам на днях только узнал, как Богдана продали. Будто мясную тушу, с потрохами сдали спецслужбам России. На убой…

«Не надо!» — едва не вырвался крик из Артема. Мясная туша. Верещащие свиньи на бойне, потоки крови. Снова и снова — горячая кровь. Сильно, безобразно и раздражающе. Задавив в себе крик, слушал дальше, точно цепями прикованный к телефону.

— Спецслужбы я не виню: они выполняли задание, что ж поделаешь. А вот предательства простить не могу. А предал Богдана его хирург, Анатолий Великанов. Да что я буду тебе объяснять, вы же с ним знакомы… Тоже мне врач! А еще клятву Гиппократа давал…

Как он смеет — этот пришедший из Артемова детства, но давно чужой ему человек? При чем тут Альбатрос? Альбатрос — и смерть отца…

— Великанов нарушил клятву и человеческую, и профессиональную. Показал фотографию преображенного лица Богдана, то есть Шульца, одному из российских разведчиков. У него ведь с ФСБ давние связи, а Богдан и не догадывался. Конечно, старые связи дороже новых… По этой фотографии Богдана выследили и убили. Изощренно убили. Такой смерти я никому бы не пожелал…

— Зачем вы мне это говорите?! — Подавляемый крик вырвался наружу, но не принес Артему ни малейшего облегчения. Ему чудилось, что его голова превратилась в пустую комнату, обитую резиной, как палата для буйных сумасшедших, и что крик, отталкиваясь от ее тугих стен, продолжает мячиком скакать и ударяться, причиняя боль.

— Тихо, Артюша, тихо. Я узнал — я сказал. Сын все ж таки, не чужая кровь. Тебе лучше знать, что с этим знанием делать. Был бы я на твоем месте, я бы за него отомстил. Сын — за отца. Так полагается, так правильно. Но ты уже взрослый, так что думай сам.

Артем в течение пяти секунд стоял, слушая короткие гудки, не решаясь положить трубку, точно надеясь расслышать в ней эхо каких-то еще объяснений, вроде того, кто выложил все эти сногсшибательные разоблачения дяде Натану. Потом все-таки положил — очень медленно. Вернулся и со стоном упал на разложенную постель, превратившуюся из ложа отдыха в место терзаний.