И он продолжил перечислять уникальные предосторожности по защите «Соло»: специальные сейфы, вооруженные курьеры; готовность высочайших лиц в правительстве читать отчеты и сразу же возвращать их; тот факт, что о «Соло» знают только президент, госсекретарь и генеральный прокурор. Перечислив все это, он заявил, что ФБР в любое время может «переселить» (то есть сорвать с места и спрятать) Морриса, Еву, Джека и Розу. Желая отдать должное их деятельности, он повторил то, что Моррис слышал десятки раз:
— Это наиважнейшая разведывательная операция США.
— Но теперь есть и нечто новое, не правда ли? — заметил Моррис.
Ливит согласился. ФБР контролирует свои действия, но не может контролировать комитеты Конгресса и его членов. Да, КГБ, как и любой специалист-историк, мог установить по раскрытым документам на Кинга личности информаторов (58-го и 69-го). Комитет Черча дал слово и до сих пор держал его. Но на будущее ничего гарантировать нельзя.
В феврале 1976 года Моррис должен лететь в Москву как секретный делегат XXV съезда партии. Отказ посетить этот священный ритуал вызовет вопросы, а там и подозрения. Как и отказ Евы его сопровождать. Ее там тоже ждали, жены советских вождей уже предвкушали ее подарки, ее общество и приглашения на великолепные банкеты. Но теперь Моррис не был уверен, решатся ли они поехать.
— Нужно трезво рассудить и все обдумать. В свете всего происходящего в Вашингтоне лучше подумать заранее. Если я и смогу поехать, придется приложить нечеловеческие усилия, чтобы там ничего не случилось.
В ходе дискуссии Бойл почти ничего не говорил. Руководство с ним не советовалось и не известило его о раскрытии секретов «Соло» для семерых людей вне ФБР. Он понимал необходимость держать комитет подальше от досье Кинга. Но, как и Моррис с Джеком, он чувствовал, что его предали. Как бы ни было неизбежно случившееся, Бюро нарушило слово и резко увеличило выпадающий на их долю риск. Бойл знал, что члены Конгресса, с которыми говорил Уоннол, вполне могут оказаться благоразумными патриотами. Но он был согласен с Моррисом, который заявил:
— Думаю, что некоторые из этих комитетов нанимают людей, которые в нормальное время не прошли бы проверку на благонадежность даже в праве пользоваться правительственным писсуаром.
Так что же они могли сказать? В конечном счете, Моррис и сам мог решить, продолжать или нет.
Моррис, конечно, мог сказать Еве, что путешествие в Москву стало сейчас намного опаснее, и спросить, хочет ли она ехать. Бойл уже слышал ее ответ:
— Это всегда было опасно, так что какая разница? Опасность? Если ты думаешь, что лучше ехать, едем. Другими словами, я твоя жена. Я последую за тобой в ад и обратно, если мы выберемся. Если нет — что же, у любой истории бывает конец, а наша была довольно недурна. Тебе решать.
Со всей врожденной грацией и шармом Ева в семьдесят пять оставалась довольно крепкой дамой, патриоткой Америки и очень хорошей шпионкой. Если бы решение зависело от нее, она сказала бы «едем».
Моррис мог посоветоваться с Джеком. Тот умел виртуозно давать почтительные советы ему, ФБР и КГБ. КГБ он говорил:
— Хватит передавать деньги в эту чертову непогоду. Хватит вести себя, как дети. В Нью-Йорке люди разговаривают не с помощью мела, карандаша или графита. Они просто снимают трубку телефона. Вы можете прослушивать каждый телефон: в Советском Союзе, и меня это ни капли не волнует. ФБР поклялось Конгрессу — а они не будут лгать Конгрессу, если желают сохранить финансирование, — что прослушивают телефоны менее двухсот человек, но меня среди этих двухсот нет. Мы с Моррисом немало потрудились, чтобы это доказать.
ФБР же Джек говорил следующее:
— Моей жене и детям нужна медицинская страховка. Я не могу вертеться двадцать четыре часа в сутки, целуя задницу Гэсу Холлу, крутя мозги КГБ и при этом заниматься бизнесом. Может Бюро это организовать? Или оно будет меня преследовать за то, что я беру 5 процентов от той суммы, что приношу в год моей стране?
Возможно, Джек казался скандалистом, но чаще он оказывался прав. ФБР обеспечило медицинские страховки. КГБ согласился, что в снежную бурю вполне можно подождать, пока расчистят дороги, и что отныне и впредь можно звонить по телефону (но так и не отменил полностью «доисторические» варианты связи — меловые, карандашные метки и радиосигналы, означающие «нам нечего сказать»).
Но Джек был скорее тактиком, или, как он говорил в молодые годы, «человеком с улицы», нежели стратегом. И в результате, как он и поступал всю жизнь, он выполнит все то, чего желают его уважаемые коллеги.
Когда совещание закончилось, Лэнтри спросил Бойла:
— У тебя есть время покачаться?
— Безусловно. Мне необходимо размяться.
После последнего медосмотра Лэнтри медсестра искренне восхитилась.
— Для человека ваших лет — не хочу сказать, что вы стары, вам всего пятьдесят, — вы в великолепной форме. Должно быть, вы спортсмен.
— Да, так и есть. Почти каждую ночь я поднимаю тяжести.
— Я должна была догадаться по вашим мускулам. И что за тяжести вы поднимаете?
— Стакан виски со льдом.
17. Ехать или не ехать?