Операция «Прикрытие»

Странно, что на бетонном покрытии до сих пор не образовалась канавка, протоптанная сапогами часовых. Семьдесят шагов вперед, поворот кругом и семьдесят шагов назад. Мысленный салют отдыхающему в караульной будке напарнику, и все сначала. Семьдесят шагов по мосту в сторону темного силуэта нависающей над горизонтом старинной сторожевой башни. Четкий поворот кругом, а вдруг кто из офицеров или еще более вредных унтеров наблюдает, и… чуть более торопливая поступь обратно, на запад, к своим товарищам.

Фронт еще довольно далеко, но подсознание не обманешь. И как только поворачиваешься спиной к нему, невидимые мурашки тут же начинают оживать. А от этого хочется втянуть голову в плечи и не шагать — бежать обратно. Чтоб перестать ощущать себя огромной мишенью, в которую нацелены все стволы наступающей красной орды…

Дитрих мотнул головой, прогоняя жуть, и попытался настроиться на более позитивные мысли.

Снизу, от журчащей черноты, тянуло сыростью и прохладой. Кому-то, возможно, даже приятной и помогающей расслабиться после дневной жары. Но когда ты и так устал, как собака, и едва не валишься с ног, одно хорошо — влага бодрит и прогоняет сон.

Солдат зябко повел плечами, оглянулся, а потом поднял повыше воротник кителя.

Гауптман Бертгольтц, которого недавно назначили командиром в их часть, после Восточного фронта, где он был тяжело контужен и потерял левый глаз, решил, что в то время, когда настоящие солдаты гибнут на передовой за будущее фатерлянда и во славу фюрера, служба в охранных подразделениях непозволительно мягкая. «Курортная жизнь», как он сам высказался на последнем построении. Пообещав при этом лично позаботиться, чтобы солдаты вверенного ему батальона смогли в полной мере испытать на себе все тяготы воинской службы. Для начала увеличив в два раза количество караулов. И теперь отделение Дитриха заступало на пост не сутки через двое, как раньше, а сутки через сутки… А после дежурства, вместо полагающегося отдыха, сменившееся подразделение направлялось на хозяйственные работы. Выдумывать которые господин гауптман, по прозвищу Одноглазая Задница С Ослиными Ушами, тоже оказался большой мастак.

Дитрих широко и протяжно зевнул, потом скомкал языком набравшуюся слюну и зло сплюнул.

Спать хотелось отчаянно. Можно даже сказать, что это было самым главным, если не единственным желанием всех его товарищей последние три недели. С того самого дня, как в подразделении сменился командир. Прежнего командира — майора Вильгельма Веста, который, к слову, тоже не отличался особенной добротой и человеколюбием, солдаты вспоминали почти с нежностью, а установленные им в батальоне порядок и дисциплину как воскресный отдых.

Шарфюрер Мольтке ворчит, что еще неделька такой службы, и он подаст рапорт о переводе на Восточный фронт, а то от усталости уже не хватает сил даже подтереться. И если уж суждено сдохнуть, то хоть с толком. А не по прихоти контуженого болвана с офицерскими погонами.

Шутка, конечно, злая, но если вспомнить, что по вечерам в казарме давненько поутихли привычные разговоры о женщинах и всем таком, — Карл не так уж далек от истины.

Дитрих горько усмехнулся и вдруг вспомнил, что со вчерашнего дня носит в кармане письмо из дома, которое до сих пор не нашел времени прочитать. Похоже, мысль о переводе на фронт не столь глупа, как кажется на первый взгляд… Особенно если учесть, что этот самый фронт теперь всего лишь в нескольких десятках километров. И если все будет продолжаться по-прежнему, то и переводиться никуда не потребуется. Русские нагрянут сами.

И именно поэтому нечего ныть и возмущаться. Даже самая запредельная усталость пройдет, а смерть — это уже навсегда. Значит, чудом уцелев в аду сражений, оставив на поле боя друзей и подчиненных, гауптман Бертгольтц имеет полное право возмущаться здешней «синекурой» и закручивать гайки. А рядовому составу остается надеяться, что фронтовик офицер вскоре поостынет, успокоится, привыкнет, и жизнь гарнизона опять наладится, войдет в привычное русло.

Убедив самого себя в том, что терпеть муштру осталось недолго, солдат немного повеселел и даже согрелся. Он совсем уже было решил подойти ближе к горящему у въезда на мост фонарю и прочитать пришедшее из дома письмо, как на реке, выше по течению, загоготали потревоженные гуси.

Действуя по инструкции, он тут же бросился к перилам моста, стаскивая на ходу карабин.

— Хальт! Хальт!

В сплошной ночной тьме ничего нельзя было разглядеть, кроме небольшого темного пятна у противоположного берега. Правда, понять, что это, Дитрих не смог. То ли силуэт человека, то ли стая гусей, сбившись в кучу, закрывала на воде отражения звезд. Но уже в следующее мгновение точку возмущения спокойствия осветили мощные прожектора.

В ночном карауле ожидаешь всего, чего угодно. От вражеских парашютистов-диверсантов, посланных взорвать важный объект, до мифических партизан, о которых так много и с такой ненавистью рассказывают те, кто воевал на Востоке.