В течение двух-трёх месяцев зоны лагеря оказались набитыми живыми скелетами.
Равнодушные, утратившие волю и желание жить, эти обтянутые сухой серой кожей скелеты сидели на нарах и спокойно ждали смерти.
Значительно сократились нормы питания, в то же время нормы выработки постоянно возрастали.
И уже тогда широкое распространение в лагерях приобретают так называемые «мастырки» — членовредительство.
Заключённые, и не только воры, но и все, кто пытался выжить в лагерях, проявляли удивительную изобретательность.
Они вводили под кожу керосин, а затем прикладывали к ранам мыло с солью и лепестками ядовитых цветов.
Они употребляли в огромных количествах соль и соду, что приводило к искусственному опуханию.
Некоторые доходили до того, что ели мыло, чем вызывали страшное расстройство желудка и отравление.
Понятно, что власти и администрация сурово расправлялись с «мастырщиками».
Они привлекались к уголовной ответственности за членовредительство по «политической» статье и становились «контрреволюционерами» со всеми вытекающими остюда последствиями…
Тем не менее, с началом войны среди воров все чаще стали появляться желающие идти на фронт. И отнюдь не за «легкой» по сравнению с лагерями жизнью.
Эти люди, среди которых было много осужденных офицеров, на самом деле хотели сражаться с варгом. И отнюдь не из-за какого-то там надуманного властями искупления своей вины кровью.
По той простой причине, что чаще всего никакой вины за этими людьми не было, и уж кто-кто, а они сами прекрасно знали это.
Но в то же самое время наиболее стойкие воры стремились любыми путями придерживаться «воровского закона», который обеспечивал им главенство среди прочих уголовников и возможность «держать» всё арестантское население ГУЛАГа, уклоняться от работы, тем более от самых тяжёлых, губительных «общих» работ.
Конфликт начал назревать с самого начала войны, когда заключенные стали обсуждать все происходящее на воле.
Но не избежен он стал только после того, как часть заключенных написала письмо адиминстрации лагеря с просьбой пересмотреть их дела и отправить на фронт.
Та приняла к сведению и обещала поставить этот вопрос перед властями. Но сразу предупредила, что о сидевших по «фашистской» статье зеках не может быть и речи.
Поначалу правильные воры пытались отговорить раскольников, но ничего из этого не вышло.
И тогда Клест решил собрать лагерную сходку и выработать на ней общую политику по отношению к предателям воровской идеи, если они продолжат стоять на своем.
Пригласили на сходку и тех, кто выступил против воровского закона, который запрещал ворам работать где-либо и малейшим образом сотрудничать с властями, включая и службу в армии.
Сходку, на которой присутствовали все авторитеты и законники лагеря, открыл сам Клест.
— Сегодня, — сразу же перешел он к делу, — мы должны окончательно решить вопрос об отправке на фронт, чего добиваются некоторые воры. Наша позиция известна: никакого сотрудничества с властью, на этом мы стояли, стоим и будем стоять! Что скажешь, Кот? — обратился он к бывшему майору, который на сходке представлял тех, кто желал идти на фронт.
— А что тут говорить? — пожал тот плечами. — Мы хотим идти на фронт и пойдем на него! По той простой причине, что сейчас немцы напали не на власть, а на нашу землю! Моя семья погибла при бомбежке Минска, а я, здоровый мужик, должен сидеть в лагере и слушать какую-то чепуху про какие-то надуманные законы? Нет, Клест! Не сидеть я должен, а воевать! Именно поэтому я говорю вам от имени тех, кто послал меня на сходку: мы хотим воевать! Дадут нам такую возможность, прекрасно! Не дадут? Тогда делать нечего, но совесть наша будет чиста, потому что в трудные времена мы не отсиживались и не выживали за счет других, а сделали все от нас зависящее, чтобы быть на войне…
— Насколько я понимаю, — спокойно спросил Клест, не ожидавший другого ответа, — это ваше окончательное решение, Кот?
— Да, — кивнул тот. — Только я больше не Кот, а майор Беркетов…
— Хорошо, — согласился Клест, — пусть будет так! Но, прежде чем мы разойдемся, прошу тебя запомнить и передать своим, что отныне все вы становитесь для нас суками…
Да, все именно так и было.
Именно этот конфликт между желавшими и нежалавшими воевать ворами и стал причиной «сучьей войны».
Это потом историки напишут, что основные действия развернулись только после войны, когда основанная масса «польских» воров, как стали называть раскольников, снова вернулась в лагеря.
Тем не менее, первые конфликты на этой почве стали вспыхивать уже в самом начале войны.
Воры, не желавшие воевать, считали, что воры, бывшие на фронте, пойдя на сотрудничество с властью.
Столь неблагополучное название эта резня получила потому, что отступники от «воровского закона» на уголовном жаргоне назывались «ссученными», «суками».
Да и сам выбор слова «сука» для нарушивших «закон» воров не случаен.
В босяцком жаргоне оно сохранилось ещё со времён царской каторги.
Есть два только бранных слова.
В арестантском словаре было только два ьранных слова, бывших причиной драк и даже убийств в тюрьмах.