Операция «Оверлорд». Как был открыт второй фронт

Лангангке хорошо запомнил следующую атаку: она пришлась как раз на его день рождения, 15 июля. Некоторое время в грохоте стрельбы сам он ничего не мог видеть из своего танка на левой стороне дороги. Вдруг командир одного из танков вскочил на корпус танка Лангангке и закричал: «Попали — в башню!» Лангангке приказал ему идти обратно и, выбравшись из танка, перебежал через дорогу, чтобы увидеть происходящее. Приближались пять «Шерманов». Он рванулся обратно к своему танку и сказал экипажу: «Нам нужно перейти на другую сторону дороги». Они понимали, что, как только они выйдут из хорошо укрытой позиции на открытую местность, шансов выжить у них будет очень мало. Но они должны попытаться. На полной скорости танк выскочил из укрытия и пересек дорогу на глазах у американцев. «Самые длинные сорок метров, какие я прошел на войне», — сказал Лангангке. Затем водитель включил тормоз левой гусеницы, чтобы развернуться лицом к противнику. Несмотря на артиллерийский огонь, все еще целехонькие танки завязали бой с «Шерманами» на дистанции прямого выстрела. Кругом были убитые и раненые немцы-пехотинцы, а оставшиеся в живых бежали из своих окопов под прикрытием «Пантер». Было очевидным, что пехотинцы близки к панике. Экипаж попросил Лангангке вести огонь на ходу, но он знал, что при стрельбе на ходу очень мало шансов на попадание. Большинство «Шерманов» уже успели выстрелить по одному, а то и по два раза, прежде чем «Пантеры» открыли огонь, но это были немецкие танки, которые теперь демонстрировали свою легендарную убийственную мощь. Спустя несколько мгновений четыре «Шермана» уже горели. Пятый с грохотом откатывался обратно в густую чащу. «Такие события, как это, поднимают человека на невероятно высокий эмоциональный уровень, — говорил впоследствии Лангангке. — Вы чувствуете, подобно Зигфриду, что вы можете сделать все, что угодно».

Лейтенант спрыгнул со своего танка, к нему присоединился один из командиров другого, и они побежали вперед по траншее вдоль дороги, чтобы посмотреть, что теперь делают американцы. Это стало обычной практикой офицеров-танкистов во всех армиях в Нормандии, ибо было слишком рискованно идти вперед на танке среди живых изгородей без своего рода предварительной разведки, которую можно совершить только пешим порядком. Немцы увидели, как уцелевший «Шерман» все еще пытался преодолеть живую изгородь: мотор ревел, танк ходил взад-вперед на краю препятствия. Они отошли к своим танкам; Лангангке выругался, перешагнув через брошенный пехотинцами фаустпатрон, который он мог использовать с большим эффектом, если бы увидел его, когда шел вперед. Забравшись в свои «Пантеры», они выпустили по несколько фугасных снарядов и дали длинные пулеметные очереди, чтобы сбить листву, мешавшую наводчику прицеливаться в «Шермана». Первым же бронебойным снарядом они попали в башню «Шермана»; танк тут же загорелся, вверх взметнулся столб черного масляного дыма и пламени. Оставшиеся в живых немецкие пехотинцы перегруппировались. Американцы продолжали артиллерийский обстрел района, но крупных атак больше не предпринимали. Бой танкового взвода Лангангке был одной из тысяч аналогичных стычек, которые происходили в те недели в Нормандии; этот бой продемонстрировал удивительное упорство и мастерство танковых экипажей и прежде всего превосходство немецких танков.

Было бы абсурдным изображать дело так, будто бои в Нормандии для немецкого солдата были легкими и вполне терпимыми испытаниями. Хотя многие солдаты и говорили позднее, что это было менее ужасное испытание, чем война на Востоке, откуда прибыло большинство из них, даже ветераны были глубоко потрясены тем, что их снова и снова бросали в бой против всесокрушающей силы союзных ресурсов. В июле штаб 2-й танковой дивизии докладывал о трудностях, с которыми столкнулась дивизия: