– Из Ялты. Начинала, между прочим, у Станиславского во МХАТе, гастролировала в Европе, потом романтическим вихрем занесло в Америку. И, представь себе, стала тут звездой! Сначала театральной, а потом и в Голливуде! А в году так в двадцатом купила вот этот дом и открыла в нем салон, который назвала в собственную честь: «Сад Аллы». Тогда это место, представь себе, было одним из самых модных. Только все почему-то называли его не «Сад Аллы», а «Сад Аллаха» – наверное, так проще по-английски звучало. Здесь и Чарли Чаплин бывал, и Рудольф Валентино… Шаляпин, представь себе, гостил как-то. О вечеринках на этой вилле ходили легенды: говорят, на одну из них все дамы пришли одетыми лишь в драгоценности; в конце вечера, представь себе, все приглашенные голышом попрыгали в огромный бассейн… Жуть! Ну а потом Назимова стала стареть, звезда ее потихоньку закатилась, перед войной она дом этот и продала. Пару лет назад на него один банкир нацелился, хотел снести да офис себе построить, но я, представь себе, перекупил…
– Да… – причмокнул Олейников, – неплохо живут простые американские инженеры.
– Чегой-то ты меня к простым причисляешь? – улыбнулся отец. – Имя Алекс Олейникофф – это, считай бренд! На моих винтах здесь, представь себе, половина всех вертолетов летает.
– Ну, извини, извини, не хотел тебя обидеть.
– А ты и не обидел, – рассмеялся Алекс. – Просто проявил неосведомленность.
– Батя, скажи, а чего ты не женишься? Почему один-то? Вон хозяйство у тебя какое! Ты ж еще бодр и крепок, богат, умен… Нашел бы себе кого-нибудь!
Алекс остановился, взгляд его посерьезнел.
– По хозяйству мне домработница помогает, сейчас стол нам накрывает, – сказал он. – Да и «кого-нибудь» мне не надо. Мы ведь с твоей матерью венчаны были. А я вот взял и сбежал. Струсил тогда, в восемнадцатом, и сбежал. Всю жизнь каюсь. Оправдываюсь – мол, уезжать она сама отказалась, я ж звал ее, уговаривал. Да и не сказала она мне тогда, что тебя под сердцем носит… Писал я ей первые годы, звал приехать, да не сразу сообразил-то, что такие письма НКВД вряд ли пропустит. Я тогда стал ей просто открытки отправлять, с самолетами да вертолетами. Чтоб знала, что я жив. Не писал ничего, а просто открыточку выбирал с самолетиком покрасивее и отправлял раз в месяц.
– Я помню эти открытки, – улыбнулся Олейников. – Она их в шкатулке хранила, перебирала часто и плакала. Только мне ничего так и не сказала.
– Боялась за тебя, думаю. И мне ответить не могла. А когда ты тут в сорок пятом у меня первый раз появился да рассказал все – меня как обухом по голове. Я, представь себе, даже в Россию собрался ехать, к ней… А ты исчез, и я опять испугался. Грех на мне великий, Петенька, а через мой грех и твоя жизнь вся перекосилась.
– Пап, ну ты что? – обнял Олейников отца. – Просто так сложилось.
– Просто и непросто. Когда живешь не по-божески, все непросто складывается.
– Ладно, пап, прошлого не вернешь. Ты мне лучше скажи, что за проблемы-то у тебя? Зачем тебе револьвер, а?
Алекс улыбнулся.
– Да, представь себе, меня тут чуть не ограбили! – расхохотался он. – Знаешь что, пойдем-ка на террасу, там, думаю, уже стол накрыт. У нас сегодня энчилада[20] с ветчиной, сыром и сладким перцем, а еще кесадилья[21] с курицей. Домработница – мексиканка. Я все время прошу что-нибудь наше – огурчики засолить, картошечку с лучком пожарить, кулебяку с капусткой испечь… Но она, представь себе, ничего такого не умеет. Так что чем богаты. Поешь с дороги, а потом я тебе все и расскажу.
Сэм Джанкано нервно сглотнул. После морской прогулки и бурного секса есть хотелось страшно. Да еще и эти будоражащие аппетит ароматы. Хотя ресторан «Плимут Хаус» и был закрыт для других посетителей, кухня работала и запахи оттуда доносились головокружительные. Но сидевший за столиком с Джанкано человек в черных непроницаемых очках (еще и прикрывавший на всякий случай рукой лицо от любопытных взглядов услужливого официанта) от еды отказался, и Джанкано, уже выбравший в меню с пяток основных блюд и подумывавший о том, что же выбрать на десерт, был вынужден сообщить, что «тоже не голоден».
– Как я понимаю, наша встреча означает, что решение вы нашли? – сухо спросил человек в черных очках.
– У меня есть прекрасный план, – утвердительно кивнул Джанкано, с грустью глядя вслед удаляющемуся официанту.
– Страсть к обжорству и женщинам когда-нибудь погубит вас, мистер Джанкано, – заметив его взгляд, иронично ухмыльнулся незнакомец в очках. – Надеюсь, что ваш новый план практичнее предыдущих, и вы не будете снова предлагать заполнить ядовитыми парами радиостудию перед его выступлением, заразить воздух в его акваланге туберкулезной палочкой или подсыпать в обувь соли таллия, чтобы у него вылезла борода, и он, наконец, лишился всенародной поддержки.
– Вы правильно сказали, что страсть губит, сэр, и моя новая идея как раз на этом и основана.
– Излагайте.
– Сэр, наши интересы в этом деле полностью совпадают, но мне все-таки хотелось бы получить гарантии исполнения договоренностей с вашей стороны.
– Вы прекрасно знаете, кого я здесь представляю.