Операция «Крепкий поцелуй»

– До следующего контакта Дедала с резидентом КГБ в Париже еще три недели. Дедал хотел остаться до этой встречи в Европе, но я предложил, чтобы он приехал в Америку. Здесь я смогу организовать соответствующую проверку.

– Вы предложили? – удивился Даллес. – А если он исчезнет? Вы должны были привезти его с собой!

– Он не исчезнет, сэр. Если это игра русских, то он должен ее продолжить, а если он действительно работает на нас, то не исчезнет тем более. В любом случае зачем же демонстрировать ему мое недоверие? Я предложил ему немного отдохнуть, развлечься, сказал, что он это заслужил.

– И он легко согласился?

– Он согласился, когда я сказал, что ему стоит повидаться со своим стариком-отцом, который весьма неважно себя чувствует. Сегодня Дедал вылетает.

– И вы устроите ему проверку?

– Так точно, сэр. По форме «Doomsday»[16].

– «Doomsday»? – прищурился Даллес. – И даже включая…

– Да, сэр, – опередил его Тоффрой, – даже включая стадии «Ад» и «Рай».

* * *

– Заканчивается посадка на рейс авиакомпании «Пан Америкэн Ворлд Эйрвэйз», следующий до Лос-Анджелеса с промежуточной посадкой во Франкфурте… – гулко пронесся по залам западноберлинского аэропорта Темпельхоф голос диктора.

Олейников, помахивая небольшим чемоданчиком в руках, подошел к стойке регистрации и протянул паспорт и билет.

– Добрый день, мистер Грин, – заглянув в документы, приветливо улыбнулась ему дежурившая на стойке девушка. – Ваш багаж оформлять до Франкфурта или сразу до Лос-Анджелеса?

– До Лос-Анджелеса, солнце мое, сразу до Лос-Анджелеса! – одарил Олейников барышню ответной улыбкой и, поставив свой чемодан на багажную ленту и получив квитанцию, направился к выходу на летное поле.

Спустя мгновение двери центрального входа в аэропорт распахнулись, и по каменному полу звонко зацокали каблучки-шпильки.

– Будьте добры, один билет до Лос-Анджелеса через Франкфурт на сегодняшний рейс! – пробудил задремавшую было кассиршу запыхавшийся женский голос в окошке кассы.

Кассирша подняла блеклые глаза и сквозь зевок еле разборчиво пробурчала:

– Продажа билетов на этот рейс закрыта, регистрация уже закончилась.

– Что же делать? – всхлипнул женский голос. – Мне очень, очень нужно в Лос-Анджелес!

Кассирша неторопливо полистала расписание и наконец предложила:

– Через час рейс до Лондона, с пересадкой – в Нью-Йорк. Дальше уже как-нибудь доберетесь.

– Давайте! – быстро протянула в окошко деньги тонкая женская рука.

– Ваше имя, пожалуйста, – попросила кассирша, доставая бланк билета, и осеклась, уставившись на массивный, невероятной красоты рубиновый перстень, сверкнувший на пальце пассажирки.

– Эльза… Эльза Рух, – отдернула руку Алена, заметив изумленно-завистливый взгляд кассирши.

* * *

Самолет набрал высоту. Соседнее место было свободно, Олейников устроился поудобнее, закрыл глаза и уже было задремал, как сквозь накатывавшие волны сновидений до него донесся доброжелательно-бархатный бас:

– Позвольте теперь я угощу вас стаканчиком виски?

Олейников открыл глаза – с бутылкой виски в руках, сверкая белоснежными зубами, Петру улыбался тот самый чернокожий певец-толстяк, чье выступление так понравилось ему во время встречи с Тоффроем в кабаре «Кэт-Кит-Клаб».

– Джим, Джим Кинг, – протянул руку певец. – Тогда я не успел представиться – меня позвали на сцену, мы даже не допили наш виски.

Олейников улыбнулся в ответ и протянул руку:

– Ваше имя я видел на афише. Кинг![17] Вы и впрямь настоящий король… король сцены!

– Это мой сценический псевдоним, – слегка смутился Кинг. – Вообще-то мое настоящее имя Вандула Мзикубуба Зумакухле Мнгомитузулу, но, к сожалению, не все могут это выговорить.

Олейников рассмеялся, жестом приглашая Джима присесть рядышком.

– Питер Грин, журналист, – представился Петр.

– Во Франкфурт? – спросил Кинг, втискивая пышные телеса в очевидно узкое для них пространство между подлокотниками соседнего с Олейниковым места. – Или до конечной?

– До конечной, – улыбнулся Петр.

– Прекрасно! – обрадовался Джим, наконец-то усевшись в кресле, и показал на бутылку скотча: – А то бы я один не осилил…

Перед ними тут же возникла стюардесса.

– Попрошу вас, – сухо обратилась она к Джиму, – занять свое место в хвосте самолета!

– А в чем дело? – нахмурился Петр. – Насколько я знаю, правила дозволяют занять любое свободное место.

– Крошка, наверное, родом из Алабамы или Джорджии, – вздохнул, пытаясь встать с кресла, зажатый крепкими объятиями подлокотников Джим, – и привыкла, что в автобусах у них первые ряды только для белых.

– Джим, останься! – удержал его за руку Олейников и повернулся к стюардессе. – Вы, наверное, не знаете, что закон о сегрегации в транспорте был отменен еще пять лет назад? Я – журналист и думаю, что руководству вашей авиакомпании вряд ли понравится, если в газетах напишут о проявлении расизма на борту.

Стюардесса задумалась, фыркнула и, пренебрежительно глянув на Джима, удалилась с надменным видом.

* * *