Перестань вмешиваться в дела, касающиеся всего человечества. Занимайся исключительно своими собственными делами. Тогда тебя ожидает довольство, здоровье и богатство. И долго продлятся дни твои. Но все это — если ты заключишь со мной мир. Если же нет — ты погибнешь, и погибнут все, кто поддерживает и любит тебя. Страшись меня!
Видение, голос, тьма — исчезли. Мокрый от пота, воняющий потом, я смутно уставился на Мармидона. Мерцали свечи… Не знаю, как я устоял на ногах. Мармидон излучал довольство и потирал руки. Мне едва удалось понять его.
— Вот! Разве я не был прав? Вы удовлетворены? Разве он не великолепен? Будь я на вашем месте, я пал бы на колени, восхваляя Бога за милосердие.
— Ч-ч-что? — выдавил я.
— Ангел! Ангел!
Я взял себя в руки. Ощущение, будто я выбрался из бешеного потока. И — пустота в сердце. Но разум по инерции продолжал работать. Повинуясь разуму, губы выговорили слова:
— Возможно, мы по-разному видели одно и то же существо. Что видели вы — увенчанную короной голову, сверкающие крылья. — Он чуть не пел.
— Ваша дочь в безопасности. Она будет возвращена вам, когда вы окончательно раскаетесь. И поскольку на нее пало благословение в ее смертной жизни, она будет причислена к лику Святых истинной церкви…
Что ж, мелькнуло у меня в голове, это без сомнения не в первый раз. Враг использует в своих целях людей, искренне верящих, что они служат Богу. Как там было у Яхонтана Эдварса, жившего в давние времена в Новой Англии? «Земля в Аду вымощена черепами некрещеных детей»… Кто на самом деле был тот Иегова, которому он поклонялся?
— А что испытывали вы? — спросил Мармидон.
Нужно или нет скрывать то, что открылось мне? Вероятно, нет. Что бы это дало хорошего?
И тут наше внимание привлекли новые звуки — шум приближающихся шагов и голосов.
— Что, если его здесь нет?
— Подождем два-три часа.
— В этой гробнице?
— Все в руках Божьих, брат…
Я окаменел. Шли двое — монахи, судя по шороху их шагов, их выдавали сандалии, — огромного роста и веса, так гудел у них под ногами камень. У встреченного мною наверху Адепта, видимо, возникли подозрения, или где-то зарегистрировали заклинание Мармидона и появление «ангела», а может и то, и другое вместе. Если меня намерены схватить — я предупрежден. А сейчас моя жизнь бесценна, ибо я должен вернуться домой со сведениями, которые помогут возвращению Валерии.
Я направил на себя фонарик. Изменившись, расслышал хныканье Мармидона. Хорошо, что мне некогда. Я был волк, и мои эмоции были эмоциями волка. Будь время, я бы порвал ему глотку за то, что он сделал, но…
Серой молнией я выскочил из кельи. Густой сумрак помог мне. Монахи не замечали меня, пока я не оказался почти рядом с ними. Двое, очень мясистые. У одного была палка, у другого — автоматический пистолет 45-го калибра. У этого второго я проскочил между ног. Он, не удержавшись, покатился. Его приятель с треском опустил мне на спину свою дубину. На мгновение движения мои замедлились. Должно быть, сломано ребро… Хотя это связало скорость, я устремился вперед. Пистолет выстрелил, и в камень, рядом со мной, ударила пуля. Если в обойме пистолета есть серебряные пули, попадание означает смерть. Нужно бежать!
Я взлетел вверх по лестнице. Монахи остались где-то позади. Но впереди уже подняли тревогу, мелодию гимна прорезал бой колоколов. Может, у моих преследователей был с собой карманный шар-переговорник? Созданный на предприятиях, принадлежащих «Источнику Норн»?
Я ворвался в прихожую первого этажа. Здесь должны быть другие двери, но я не знал, где они находятся. Волк может развивать скорость, с какой распространяются плохие новости. Я проскочил занавес, отделяющий ризницу, где пел хор прежде, чем из канцелярии успел выглянуть кто-либо работающий в ночную смену или появился какой-нибудь заспанный монах.
Церковь бурлила. Под моим телом с треском распахнулась дверь в боковой предел. Достаточно было взглянуть. Песнопение продолжалось, но по нефу, крича, бежали люди. Как раз в этот момент двое закрывали ведущую в вестибюль дверь. Бежать было некуда.
Послышалось топанье ног по коридору. Иоанниты не знали, куда я делся. И, конечно, были обескуражены внезапно поднятой непонятной тревогой. Тем не менее времени у меня было мало — лишь до той поры, пока кто-нибудь не догадается заглянуть сюда.
Мне пришло в голову, как нужно действовать. Не знаю причин этого недоступного волчьему мозгу озарения. Видимо, повинуясь инстинкту, я передней лапой щелкнул выключатель на моем фонарике. Голубые огни, горевшие в помещении, не мешали моему превращению в человека. Кинувшись обратно в ризницу, я схватил стихарь и натянул его через голову. Он оказался мне почти до пят. Ноги оставались почти голыми, но, может быть, этого никто не заметит…