Тень на серой бетонной стене опережала падение. Сам человек продолжал лететь в слегка неправильном сальто-мортале до тех пор, пока не рухнул головой и плечами на газон перед домом. Его руки скользнули к голове в тот момент, когда он коснулся травы. Она прекрасно понимала, что это чисто рефлекторное движение. Нельзя было определить, простонал ли он, или закричал, или вообще издал хоть какой-нибудь звук, потому что и шум автобуса и грохот мотороллера на соседней улице явно приглушили любые крики человека, упавшего в двухстах метрах от нее с восьмого или девятого этажа.
Мелкими шажками она перебежала улицу. Сердце, казалось, вырвалось на свободу и протестующе громко стучало в ушах. Пестрый автобус покатил дальше.
Фру Мортенсен побежала по тропинке в траве, которая вела к месту, где лежал человек.
Подобное она видела первый раз в жизни, хотя за четыре года ее проживания здесь это был четвертый случай. Но сейчас там, наверху, в окне, покачивались гардины. Человека могли столкнуть с балкона! Отрицать эту возможность нельзя. Раньше жертвами были не только обитатели этих высотных домов, двое из четырех жили в других районах, они проникали на крышу и оттуда бросались вниз. Конечно, с практической точки зрения это было надежно. Среди них была молодая женщина, имевшая мужа и троих детей. Она пряталась на крыше более суток, пока не прыгнула вниз. Это происходило пятью этажами выше квартиры, где жили они с Эвальдом, и никто даже не догадывался ни о ее пребывании наверху, ни о ее замысле.
Да, но что-то все-таки случилось с гардинами. В тот момент, когда она увидела летящего вниз человека, взгляд автоматически отметил, как в окне наверху покачнулись гардины.
Молодая двадцатилетняя женщина в джинсах и полосатой майке промчалась мимо с пакетом замороженного десерта. Она всхлипывала на ходу. Упал явно не ее муж, тот работал на фабрике резиновых изделий. Она с мужем и грудным ребенком жила в том же подъезде, что и фру Мортенсен.
Мужчина выглядел целым, что было удивительно для такого падения. Он лежал на спине, придавив неестественно изогнутую руку. Голова слегка откинута назад, шея в крови. Кровь была и на земле. Молодая женщина застыла на месте. Фру Мортенсен увидела ее испуганные глаза. Это было понятно — она знала и по себе, и особенно по Эвальду, что, когда чувства в человеке не могут объяснить ситуацию, они лишают разум власти.
Женщина плакала почти беззвучно, периодически были слышны лишь отдельные всхлипывания. С игровой площадки подошли два малыша. Примерно одного возраста, четырех-пяти лет. Один из них поднял светлое нежное лицо, испорченное двумя черными гнилыми молочными зубами: «Он упал».
— Уходите отсюда, — потребовала фру Мортенсен. Они отошли лишь на пару шагов.
Она решила оставить их в покое, ведь они не понимали, а может быть, относились к смерти спокойнее и естественнее, чем взрослые. Фру Мортенсен опустилась рядом с мужчиной на колени и закрыла ему глаза, до сих пор смотревшие вверх, на восьмой или девятый этаж.
Что-то произошло там, наверху. Во всяком случае, сейчас мужчине было поздно вмешиваться. Если он и был в чем-то виноват, то узнать это уже нельзя.
Теперь она его вспомнила. У нее была хорошая память на лица, и она как бы воочию представила обычного человека благородной наружности около 55 лет с черным кожаным портфелем. Каждый день он приходил домой к обеду в половине первого, как раз когда она шла за покупками. Он даже здоровался, нельзя сказать, что дружески, скорее вежливо и формально.
Трудно было ожидать другого, ведь это был взаимный обмен приветствиями малознакомых людей. Они просто жили в одном большом доме.
Реже она встречала его возвращающимся после обеда на работу, потому что сама ложилась отдыхать на часок-другой. Эвальд готовил послеобеденный кофе примерно в половине третьего, а потом будил ее, хотя по-настоящему она спала редко, чаще просто валялась или дремала, размышляя о своем.
Она взглянула на фасад дома. На нее смотрели безразличные физиономии, плотно прилепившиеся к краям балкона, похожие на уродливых гномов. Конечно, смотрели не на нее, а на упавшего, и фру Мортенсен снова сосредоточилась на этом чужом господине, знакомом ей только поверхностно. Ей было известно, что он живет в соседнем подъезде, ходит на службу, потом приходит домой и обедает, потом снова уходит. В учреждение. Про это она могла только догадываться, хотя догадывалась и о большем. Этот мужчина, безусловно, занимал достаточно солидный пост. Его одежда, портфель и тот факт, что он мог приходить обедать домой, свидетельствовали о многом.
Сейчас он был без пиджака. Во всем остальном такой, каким фру Мортенсен его вспомнила. Серые, с выработкой, хорошо отутюженные брюки, светло-голубая рубашка и коричневый галстук, немного ослабленный поверх расстегнутой верхней пуговицы. Не заправленная в брюки рубашка открывала бледный живот. Нижнего белья не было, что в такую жару казалось естественным. Волосы темные, с седыми прядями на висках. На затылке они были редкими и плохо прикрывали плешь.