Операция 'Карантин'

— Не строй иллюзий! В штабе учений сидят матерые эфэсбэшники, и им определить, что взрыв вездехода есть не прискорбная случайность халатного обращения пьяной спецкоманды со взрывчаткой, а спланированный теракт, — раз плюнуть! Ну а вычислить в Каменке посторонних людей и того проще. Одна надежда, и то слабая, что расследование взрыва отложат до утра.

— Так в чем дело? — пожал плечами Никита. — Давай сейчас «рвать когти».

Усталость вдруг навалилась на него, и Полынову стало абсолютно все равно, каким образом они будут выбираться из Каменки — «как белые люди» или с боем. Восстановить силы после вчерашних изнурительных солнечных ванн на «пляже» Каменной степи не удалось, к тому же желудок опять начинал давать о себе знать. Язву, что ли, напророчил ему бармен из «Минутки»? Как некстати…

— Если бы моей заботой был только ты, так бы и поступил! — отрубил Алексей, нервно закуривая сигарету. — Есть у нас здесь еще дела.

В неверном свете фар слева от дороги появилась высокая бетонная ограда, за которой на фоне звездного неба черным силуэтом возвышалось мрачное здание. Ни одно окно в здании не светилось, за оградой не горел ни один фонарь — в психбольнице экономили электричество. Когда бетонный забор закончился, дорога свернула налево, и они выехали на неширокую дамбу. Уровень воды в водохранилище сильно понизился, камыши вдоль дороги высохли, и водяное зеркало с трудом угадывалось по отраженным в глубокой чернильной яме звездам сквозь мельтешащий стробоскопическим эффектом сухостой. Сразу же за дамбой, теперь уже с правой стороны дороги, замелькал низенький редкий штакетник, некогда крашенный известкой, а теперь обветшалый, облезший, кое-где зияющий прорехами между бетонными столбиками. Проехав вдоль него метров двадцать, Алексей свернул в одну из таких прорех, с хрустом переехал остатки гнилого штакетника и заглушил двигатель у крыльца небольшого, явно на одну комнату, дощатого летнего домика.

— Посиди здесь, я за ключами схожу, — сказал Алексей и протянул Никите тюбик. — Заодно пальчики намажь, нечего нам отпечатки, где ни попадя, оставлять.

Дверца «жигулей» хлопнула, и Никита вдруг запоздало понял, что в Каменке его напарник не впервой. Положим, дорогу к водохранилищу можно изучить по карте, но знать, где именно в Доме отдыха можно остановиться посреди ночи и где искать сторожа, чтобы оплатить проживание и взять ключи, мог только человек, который тут уже бывал. Впрочем, ничего удивительного. Армейские учения в Каменной степи начались две недели назад, и спецотдел Дерезницкого вряд ли это время сидел, сложа руки, дожидаясь «компетентного специалиста» из Центральной Африки.

Полынов намазал руки пастой из тюбика, подождал, пока она застынет на коже тонкой пленкой, и вышел из машины. Его опять стало поташнивать, голова закружилась, он оперся о капот «жигулей», пару раз глубоко вдохнул и запрокинул лицо к небу.

На мгновение показалось, что он падает, но не на землю, а туда — в россыпь звезд. Летит, как в бездонный колодец, все убыстряясь, но ни одна звезда не приближается к нему ни на йоту. Так же, как и восемь тысяч лет назад, когда на Земле начали зарождаться зачатки человеческой цивилизации, равнодушно и холодно взирают они с небес на людскую суету и не замечают ее. Что такое восемь тысяч лет в жизни звезд? Один миг… Впрочем, для человеческой популяции тоже немного. Всего восемьсот поколений, восемьсот прямых предков стоит между ним, Полыновым, и тем, кто выдумал колесо, от изобретения которого и завертелась круговерть цивилизации. В одну девятиэтажку на восемь подъездов (точно такую, как в Гольяново, где Дерезницкий купил Полынову квартиру) поместились бы все его предки — как уж тут не подумать о смехотворности времени существования человечества, о его бренности и о тщетности хоть как-то проявить себя под неусыпным, но равнодушным взглядом небес…

— Эй, звездочет, — тихо позвал Алексей. — Забирай пакеты из машины и — милости прошу.

Он достал из багажника сумку, взошел на крыльцо, отпер дверь, включил внутри домика свет.

Никита вздохнул, взял с заднего сиденья пакеты с провизией и направился в дом. Будь проклят Эйнштейн, доказавший, что все в мире относительно, и тем самым лишивший человека веры в бога. Ибо то, что для Вечности миг, для человека — целая жизнь, а потому ни человеку бога, ни богу человека не понять; и что есть бог, что нет его — все едино. По крайней мере, молиться ему бесполезно… Впрочем, хватит философствовать и витать в горних эмпиреях, пора возвращаться к насущным проблемам.

Комнатка внутри домика оказалась еще меньше, чем представлялась снаружи. Одно окно, крашенные серо-голубой водоэмульсионной краской стены, обшарпанный деревянный пол с широченными щелями, две кровати с панцирными сетками, голыми матрасами и подушками, три жестких стула, стол с причудливым орнаментом пятен на некогда полированной столешнице, рассохшийся шкаф. Маломощная лампочка свисала с потолка на голом шнуре, и радовала глаз только приоткрытая дверь в душевую.