Операция 'Карантин'

Для верности бросив три комка глины в центр заводи, Никита по тяжелым всплескам определил, что глубина там была не меньше метра. Стараясь, чтобы оружие падало на ряску плашмя (не хватало еще, чтобы, встряв стволом в тину, над ряской торчал приклад), Полынов забросил в заводь вначале гранатомет, а за ним автоматы. Если дно в заводи такое же топкое, как и берег, то гнить оружию предстояло до скончания века.

Ряска практически мгновенно затянула открывшуюся проплешину чистой воды, и теперь только более светлое пятно перевернувшихся листиков, да вонь поднявшегося со дна болотного газа говорили о том, что в заводь что-то бросили. Вонь рассеется через полчаса, а вот пятно ряски потемнеет не ранее чем через два дня. Но кто по этой примете определит, что там лежит, — может, мальчишки камни швыряли, — и неизвестно зачем полезет в вонючее болото? В то, что «чистильщики» выйдут на его след, Полынов не верил. Слишком идиотское с точки зрения ФСБ решение он принял, чтобы спецназовцы могли предположить возможность возвращения одного из «клиентов» в Каменку. К тому же переговоры в эфире «охотников» генерала Потапова, которые Никита во время пути прослушивал по рации, не давали оснований опасаться преследования. Алексей ушел «чисто», и спецназовцы уже обнаружили в рощице возле магистрального шоссе взорванные «жигули». О радиомолчании все забыли, и в эфире стоял сплошной мат — каждый старался обвинить друг друга в провале операции и больше всех доставалось группе захвата, погибшей в вертолете. Может, где в мире и следуют пословице: «О мертвых — либо ничего, либо только хорошее», но не для России она писана. У нас как раз все наоборот. Это при жизни главы государства о нем худого слова сказать не моги, иначе сразу к суду за «задевающие честь и порочащие достоинство» достоверные сведения привлекут. Зато после смерти можешь изгаляться над ним, как хочешь. Хоть фигурально, хоть натурально забальзамированный труп ногами пинать можно. Так что досталось погибшим спецназовцам, на свой страх и риск попытавшимся атаковать «жигули» с воздуха, по самому высшему матерному разряду. Долго их останки в цинковых гробах ворочаться будут.

Пройдя еще с километр по лесопосадке, Никита внимательно осмотрелся и, не заметив ничего подозрительного, забрался в кусты, где устроил небольшой привал. Первым делом он занялся ботинками и попытался очистить их от болотной грязи — негоже показываться кому бы то ни было на глаза в таком виде. Где это, спрашивается, служивый в засуху грязь нашел?

Грязь оказалась качественной и счищалась плохо. Никита раскрыл сумку и саркастически хмыкнул. В наличии имелись две бутылки: двухлитровая пластиковая с водой и полулитровая стеклянная коньяка. Как говорится, выбор небольшой. Наученный горьким опытом, Полынов не стал переводить воду и помыл ботинки коньяком. Нормально получилось. Ботинки засияли лучше новых — хоть патентуй новый способ чистки обуви.

Из закупленных вчера ночью продуктов чудом уцелели две запечатанные в пластик упаковки нарезанного сыра, — все остальное Полынов выбросил, когда перебирал содержимое сумки. Пересиливая тошноту, Никита разорвал одну упаковку и заставил себя поесть. Силы ему были нужны, поскольку после трех суток вынужденной диеты, когда желудок отказывался принимать любую пищу, Полынов чувствовал слабость в мышцах и легкое головокружение. Затем, не давая организму поблажки, он встал и маршевым шагом направился в сторону Каменки. Идти предстояло долго — по прямой около тридцати километров, а окольными тропами гораздо больше.

Шел, не останавливаясь, строго придерживаясь лесопосадок, и, несмотря на жару, не позволял себе сделать в пути ни одного глотка воды. Наверное, из-за столь грубого насилия над организмом, желудок наконец переварил пищу, и Полынов к концу пути даже ощутил некоторый прилив сил. Конечно, не в полной мере — за шесть часов непрерывной ходьбы по пересеченной местности вымотался он порядочно, — но, главное, исчезли болезненная слабость, головокружение и дрожание рук. Издревле на Руси всякую хворь изгоняли физическими нагрузками. Простыл, либо понос у тебя — поколи дров два-три часика, и куда все денется.

После заброшенных полей пошли хорошо обработанные, засеянные элитной немецкой гречихой. А может быть, и не элитной — трудно определить сорт по засохшим, невызревшим растениям. Как ни странно, но вид пропавшего урожая вызвал у Полынова чувство злорадного удовлетворения. Здесь он полностью солидаризовался с Игорем Антиповым, — чтоб неповадно было немцам на чужую землю рот разевать.

Наверное, из-за засухи Никита ни разу не встретил в поле ни одной живой души и только километрах в шести-семи от Каменки увидел на горизонте вчерашнее стадо коров, которых пастушок гнал на пастбище после полуденной дойки.

Идти сейчас в Каменку не имело смысла, к тому же там надлежало быть «свежу и бодру», и Никита решил сделать привал. Только сейчас он почувствовал, что жара сегодня вообще нестерпимая, воздух от нее словно загустел и с трудом проходил в легкие.