Операция "ГОРБИ"

В результате этого инцидента Яковлев и Горбачев изобразили возмущение системой безопасности страны и, как заявил на заседании Политбюро сам Горбачев, были отданы под суд 150 генералов и офицеров Советской армии. По данным американских специалистов, внимательно следивших за ситуацией вокруг Руста, эта история дала повод сместить с занимаемых должностей не только все руководство войск ПВО во главе с маршалом авиации Колдуновым, но другие ключевые фигуры. Лишились погон министр обороны маршал Соколов со всеми своими замами и начальниками Генштаба, а также два его первых заместителя и начальник штаба ОВС стран Варшавского договора и все командующие группами войск в Германии, Польше, Чехословакии, Венгрии. Были смещены с занимаемых должностей все командующие флотами, и все командующие округами.

Волна горбачевской «чистки» достигла уровня командования дивизиями. В результате операции «Руст» все руководство Советской армии было снято. На прежних постах теперь везде были быстро рассажены люди Яковлева, Шеварднадзе и самого Горбачева.

В своих мемуаров В. Легостаев также пишет: «В первых числах июня 1987 года неожиданно возник в моем кабинете А. Яковлев. Он стремительно вошел в бодром расположении Духа. И прямо с порога, радостно и победно выставив ладони, выпалил: «Во! Все руки в крови — по локоть!» Оказалось, что Яковлев шел с очередного заседания Политбюро, на котором проводились кадровые разборки в связи с делом Руста. Было принято решение о смещении со своих постов ряда высших советских военачальников. Итоги этого заседания и привели Яковлева в столь восторженное и кровожадное настроение».

Подытоживая публичный спектакль под названием «Руст» И подлинные итоги этого дела, Михаил Горбачев в телефонном разговоре сказал своему ближайшему помощнику Александру Черняеву важную мысль, которую Черняев, разумеется, зафиксировал в своем дневнике. В этом историческом дневнике Черняев привык фиксировать все подряд, включая и собственные любовные похождения, которые потом «Казанова со Старой площади» (так Черняев сам себя в шутку называл) с радостью публиковал в свободной прессе.

В тот день Горбачев сказал Черняеву буквально следующее: «Ну вот, теперь умолкнут кликуши насчет того, что военные в оппозиции к Горбачеву, что Горбачев проваливает реформы и что КГБ его вот-вот скинет, как это было во время Хрущева и Семичастного. Теперь уже не скинут! Некому!»

* * *

Шум Ленинградского шоссе остался далеко позади. Ирис вырулила «Волгу» во внутренний дворик, пробираясь к улице Приорова. Всероссийский институт травматологии должен был быть уже где-то рядом. Слева и справа мелькали «хрущевские» пятиэтажки. Обычный «спальный район» вблизи метро «Войковская». Возле ржавой водосточной трубы, гордо задрав хвост, вышагивал серый помоечный кот. Из какого-то окна неожиданно пахнуло кисловатым запашком вчерашних щей и жареной курицей. В другом дворе сушили свежевыстиранное белье — веревки были протянуты прямо на улице, от дерева к дереву. На веревке болтались чьи-то мокрые голубые кальсоны, коричневые детские шерстяные колготки, желтые трусы и белые накрахмаленные наволочки. «Какая гадость», — подумала Ирис, и ее передернуло от ощущения того, что она невольно влезла в жизнь коммунальной квартиры.

— Как у тебя дела дома, Ирис? С отцом все в порядке?

— Да. Более или менее, — Ирис закусила губу. Именно Игорь Волгин настоял на том, чтобы она отвезла Чижова в Институт травматологии. Самой Ирис заниматься проблемами афганского инвалида не очень-то хотелось. — Отец сейчас работает в школе. Учителем истории. Со Старой площади ему пришлось уйти.

— Вот как? Все к лучшему в этом лучшем из миров, говорил Вольтер. По крайней мере, в школе у него будут достойные слушатели, заинтересованные продолжить его дело. Я знаю, он потрясающий историк! И умный аналитик. А в аппарате его ин- теллект никто никогда не оценил бы. Ведь что такое, по сути, Старая площадь? Камнедробилка…

— Точно. Камнедробилка. Бочка с крысами, пожирающими друг друга. Отец тоже так говорит. Там сейчас привольно разве что Черняеву, помощнику Горбачева. Да еще, может быть, Яковлеву. Но у моего отца не такой гибкий позвоночник, как у этих двоих… И в гневе он может «рубануть с плеча»… А там, по Грибоедову, «любят бессловесных».

— Вот тебе и «гласность»!

«Волга» с трудом петляла по узенькой улочке, подскакивая на колдобинах выбитого асфальта. Возле дома — с немытыми десятилетиями пыльными окнами лестничных проемов и обшарпанными кирпичными балконами, на которых бодро кустилась помидорная рассада, толпились невысокие люди с загорелыми лицами. Маленькие плосколицые люди казались единой многорукой и многоглазой шумящей массой. Все они были одеты в однотипные болоньевые ветровки сизого цвета. В руках одного из них мелькнул бумажный свиток. «Русские оккупанты — руки прочь из Алма-Аты!» — мельком прочитала Ирис.