Операция «Феникс»

Вот уже месяц, как Полонски прибыл в Москву и приступил к выполнению секретного задания. В Берлине с дедом настоящего Кушница ему пришлось туговато. Полонски, например, часто забывал, где лежат его вещи. И порой ему казалось, что дед смотрит на него уж слишком пристально. Но возможно, что это ему только казалось.

И в Берлине, и особенно здесь, в Москве, Полонски-Кушниц не мог избавиться от постоянно гнетущего страха. Ему казалось, что в Берлине дед Кушница догадывается, что имеет дело не с настоящим внуком, и если не показывает виду, наверняка по чьей-то подсказке. Каждую минуту Полонски ждал разоблачения. Он купил билет, распрощался с дедом и сел в поезд Берлин—Москва. Почему-то он был уверен, что возьмут его при проверке документов на границе. Он прочитал немало отчётов о мастерстве советских пограничников и границы ждал с ужасом.

Но и на границе всё обошлось благополучно. По прибытии в Москву тоже ничего не произошло. Полонски-Кушниц поселился в новом здании гостиницы «Националь», без особой необходимости старался не покидать номера. Ему всё казалось, что на улице он обязательно натолкнётся на знакомого настоящего Кушница, растеряется и наведёт на себя подозрение.

Первые дни в Москве Полонски-Кушницу казалось, что он живёт в странном, нереальном мире. Далёкий, чужой, враждебный для него город, ни одного знакомого лица. Странно, что столько лет он готовился к этой миссии, и всё равно она застала его неожиданно.

Полонски-Кушниц немного успокоился, когда оформление на работу в СЭВ тоже прошло благополучно. «Значит, действительно никто не догадывается о замене оригинала двойником», — подумал он.

Но чувство напряжённости не покидало его. Ведь ему предстояла ещё одна важная и опасная операция — выход на связь с Рудником.

Кто знает, может, Рудник уже давно арестован, и он, Полонски, угодит в засаду? Может быть, агент отказался от сотрудничества. Неуверенность в своих силах не покидала его. Да и потом он опасался Рудника: как бы он не сделал опрометчивого шага!

Вскоре Полонски-Кушница поселили в большом доме на Кутузовском проспекте, где жило много иностранцев. Вот здесь Полонски впервые увидел своего агента, когда вечером он привёз с работы Штрассера. Оказалось, что он живёт в соседнем подъезде. Кушниц несколько успокоился. Надо было найти хороший предлог для встречи с ним наедине.

Сегодня на приёме такой предлог был найден.

…Возвращались с приёма в той же «Волге», когда вспыхнули уличные фонари.

— Ну, как ваши зубы, молодой человек? — Штрассер говорил с сильным акцентом.

— О, благодарю вас. Всё в порядке. Анальгин — прекрасное средство. Мне посоветовал Пауль.

— О, Пауль, как говорят русские… — толковый малый.

Все засмеялись. И польщённый Рудник тоже.

Штрассер, добродушный толстяк, в прошлом офицер танковой роты в корпусе Роммеля. Из Африки он вывез астму и ненависть к гитлеризму. После госпиталя его направили на Восточный фронт. Под Минском Штрассер сдался в плен и стал активным участником антифашистского движения, а после войны — членом Социалистической единой партии Германии.

В Москве Штрассер жил уже семь лет. Охотнее всего он говорил о своих девочках-близнецах. И ещё о театре. Штрассер не пропускал ни одной премьеры. В московских театрах у него было много друзей и знакомых.

— О, я давно хотел побывать во МХАТе, — сказал Штрассеру Кушниц, когда их познакомили на приёме в посольстве ГДР.

— Это нетрудно сделать. Я иду в пятницу. Если вы свободны…

Кушниц был свободен. В ближайшие вечера он прочитал несколько монографий по театру. Когда в пятницу они отправились на премьеру, им со Штрассером нашлось о чём поговорить. Они стали друзьями. Штрассер с удовольствием приглашал Кушница домой. Они пили чай и говорили о театре. Вернее, говорил Штрассер, а Ганс слушал. Он надеялся, что со временем станет своим человеком в доме Штрассера и сможет спокойно, не таясь, видеться с Рудником. Такие встречи особенно были ему необходимы в экстренных случаях.

* * *

Ганс Кушниц разработал целый план, который подробно рассматривал даже такие мелочи: что Рудник должен говорить в первый вечер знакомства, что в последующие дни, как ему, Руднику, при этом следует одеваться, что заказывать в ресторане и тому подобное. Вспоминая пункты инструкции, Рудник усмехался: стоило такой огород городить, хотя всех и делов-то познакомиться с бабой. Будто ему впервой! Может обойтись и без ихней науки. Но, видать, так уж у них там принято. Рудник не стал спорить с Кушницем: если им так нравится — пожалуйста.

Рудник каждый вечер около шести часов подворачивал к высокому сероватому зданию с мраморным цоколем и зашторенными окнами. В начале седьмого высокие тяжёлые двери из морского дуба распахивались: из них выплёскивался густой, гомонящий, торопливый человеческий поток. Он тёк по асфальтированной аллее между шеренгами лип, затем дробился на ручьи и ручейки и, словно у каменистого порога, бурлил у троллейбусной остановки.