Рауль и Габриель пошли к воротам.
— Удивительно, просто удивительно! — говорил Монтера. — Я прилетел только вчера. У меня нет твоего парижского адреса, но я звонил тебе в Лондон. Никто не ответил.
— Конечно, нет! Ведь я же здесь! Но почему ты здесь? Ты же был на войне. Почему ты не в Буэнос-Айресе?
— Длинная история. Я остановился недалеко, прямо через дорогу, на авеню де Нейи. А ты где живешь?
— Моя квартира на улице Виктора Гюго.
— Тоже недалеко, — улыбнулся он. — Ко мне пойдем или к тебе?
Ее радость была так велика, что на какое-то время она забыла обо всем на свете.
— О, Рауль, как я рада видеть тебя!
— Счастливый случай снова свел нас. Наверное, это судьба!
Ее глаза искрились счастьем, на губах была улыбка, которую он так хорошо помнил.
— Кажется, тебе сейчас не помешала бы горячая ванна, — сказал он.
— Моя машина стоит возле конюшни.
— Так чего же мы ждем?
Он обнял ее за талию одной рукой, держа в другой поводья лошади. Они направились к выходу из парка.
Когда Монтера и Габриель ушли, Тони Вильерс и Харви Джексон появились из-за деревьев и приблизились к двоим нападавшим. Бородатый поднялся на ноги. Он держался за сломанную руку, сморщившись от боли. Длинноволосого опять тошнило.
— Я сказал вам напугать ее немного — и все! — рявкнул Вильерс. — Но вы начали умничать. И получили то, на что сами напросились!
Джексон достал из бумажника несколько банкнот и сунул их в карман рубашки бородатого.
— Пять тысяч франков.
— Мало! — заявил бородатый. — Он сломал мне руку.
— Значит, тебе не повезло, — на плохом французском ответил Джексон.
Вильерс был зол. Он вспомнил, как Габриель билась в руках этих негодяев. Отчасти он злился на себя, потому что сам устроил этот спектакль.
— Мы можем тебе и вторую сломать, — угрожающим тоном пообещал он.
Бородатый в испуге отшатнулся.
— Нет! Хватит, все нормально!
Он схватил молодого здоровой рукой за плечо и потащил за собой. Через минуту они скрылись.
Джексон презрительно сплюнул.
— Хулиганье! Ни на что не годятся.
Вильерс не ответил. Он уже шел к дороге, мрачно опустив голову.
Квартира на улице Виктора Гюго была большая и просторная. Высокие потолки, большие окна. Мебель простая, но очень оригинальная, светло-зеленые шторы, несколько картин импрессионистов на белых стенах.
Монтера погрузился в огромную малахитовую ванну, утопленную в пол. Габриель вышла из кухни, совершенно обнаженная, держа поднос с двумя чашками чая. Она подала ему одну чашку и тоже спустилась в ванну.
— За нас! — сказал он, подняв чашку.
— За нас.
В этот момент она была готова забыть ужасную ситуацию, в которой оказалась, она могла думать только о настоящем и наслаждаться близостью с любимым человеком.
Рауль удобно привалился к стенке ванны и сделал несколько глотков чая.
— Тебе не кажется, что все это уже было с нами когда-то?
Она нахмурилась и провела пальцем по полузажившему рубцу длиной шесть или семь дюймов на его плече.
— Откуда это?
— Осколок снаряда. В тот день мне просто повезло.
Ей пришлось притвориться, что она ничего не знает.
— Так ты летаешь? Летаешь на Фолкленды?
— Мальвины, — поправил он. — Никогда не забывай об этом. Да, я летаю на штурмовиках «Скайхок». Он называется «Габриель», и его каждый день показывают по телевизору в «Новостях», даже по несколько раз.
— Ты шутишь?
— Ничуть. Твое имя написано на борту большими красивыми буквами, как раз под кабиной. Так что ты все время со мной, когда я летаю в залив Сан-Карлос, любовь моя.
Она вспомнила, как однажды в магазине «Харродз» видела по телевизору бой в заливе Сан-Карлос, вспомнила голос комментатора, звуки взрывов и горящий самолет.
— Да, — грустно продолжал он, — кто бы мог подумать, что я стану звездой телеэкрана в таком возрасте!
— В твоем возрасте летать на реактивном самолете просто глупо! — Она нежно погладила его по щеке. — Там очень опасно, Рауль?
Его глаза наполнились болью воспоминаний.
— Когда я улетел из Рио-Гальегоса, мы потеряли почти половину наших летчиков. Молодые, здоровые ребята, Габриель! Им бы еще жить да жить!
Она инстинктивно почувствовала его боль.
— Расскажи мне все, Рауль. Тебе станет легче. Поделись со мной всем, что тебя тревожит.
Он крепко сжал ее руки в своих ладонях и заглянул ей в глаза.
— Помнишь, я рассказывал тебе о своем дяде, который стал тореро?
— Помню.
— Перед выходом на арену он всегда молился Деве Марии, чтобы она уберегла его от смерти. За последние несколько недель я много раз летал прямо в пасть к смерти.
— Но зачем, Рауль? Почему?
— Потому что это моя работа. Я летчик. И у меня нет выбора. Такой уж я есть. Я не могу сидеть за столом где-нибудь в штабе, когда гибнут молодые ребята. Я должен быть с ними. Знаешь, как мы называем залив Сан-Карлос? Долина смерти.
Его взгляд стал жестким, кожа на скулах натянулась.