— А ты как это представляешь? Вон — в современных новостях читаешь о вчерашнем событии, и то искажено до полной неузнаваемости. А тут сотня лет прошла. В сухом остатке брехня-легенда. В стилистике «тщетно две танковые дивизии русских дикарей пытались смять арьергард героев. Уничтожив портал, герои отступили, израненные, но непобежденные». Имя профессора Вельтце там фигурировало, но мы этого типа увидели, когда уже по уши были в этом… «переговорном процессе». Наверное, можно было не рисковать. Нам ведь обязательно нужно домой вернуться. И тебе, и мне.
— А мне вот было необязательно. А я почему-то все равно живой, — с искренним недоумением пробормотал Митрич.
Оперативники посмотрели на Иванова и хором сказали:
— Вот ты дурак.
Евгений лежал на теплом песке, слушал негромкую беседу, смотрел в странное небо, — темное, но без луны и звезд. Собственно, не особо и темное — с двух сторон горизонта его подсвечивали отраженный свет зашедших планет. Удивительно: вроде и закат и восход одновременно. Удивительно, но красиво. Старший лейтенант Земляков запоминал мир и прислушивался к ощущениям в животе. Нет, нормально. Пометка на память, а пищевод, желудок и прочее в порядке, две рыбки уместились комфортно. Евгений любовно потрогал лежащие под головой журналы складского учета, мужественно принявшие копейный удар, как говорится в немецких легендах, «израненные, но не побежденные». Все-таки как много хорошего в штабной бюрократической работе! Изнуряет умственно и физически, но есть в ней очевиднейшие плюсы, есть!
— А рубишь ты, Митрич, прямо на загляденье, — внезапно влез в философский разговор, замечтавшийся товарищ Земляков. — Кровью меня умыло, но оно того стоило. Блеск клинковой стали, мелькнувшей перед очами, навечно запоминается.
Катерина хмыкнула:
— А что ты думал? Кавалерийский, хорошо поставленный удар.
— В конной рубке участвовать не довелось, но учили. Помнят руки, — признал Иванов, улыбаясь почти той же оружейной зубной сталью — зубы блестели в небывалой полутьме безымянного пляжа.
— Вот и я говорю — куда тебе списываться? — подхватила Катерина. — В каком-то смысле переход в иной мир — очевидный рубеж. Следовательно, обнуляем, насколько возможно, дальше решаем по новой. Ну, у нас-то выбор узковат — домой, ждут дела. Ты одинокий, что с одной стороны это жутко плохо. С другой — ты свободный. По новой начать можно. И не придуряйся, «дед», ты в самом расцвете. Конечно, как оно пойдет, сказать трудно. От тебя зависит. Между прочим, редкий шанс. Стоишь пред камнем с надписью, в смысле, пред песком с начертанными письменами:
— Это непременно, мы можем, подскажем руководству, намекнем, — заверил Евгений.
— Завлекательно — согласился Митрич. — Но ты, Кать, досказывай, досказывай, тут всем интересно, не томи. А то я уж прикидывал из винтовки обрез делать, а зачем такой инструмент в Москве или на твоем усадебном производстве?
— Да, с обрезом у нас ходить как-то не принято, считается заведомым моветоном, — признала Катерина. — Но так-то вещь ценная, бросать грех. Так что есть запасной вариант:
— Между прочим, тоже неплохое пророчество, хотя и не очень романтичное. Ну, мы на тот уровень и не претендуем.
Митрич кивнул:
— Да, годно, нескучно. И в общем-то, не противоречит давешнему предсказанью. Но что это за разведка без конкретного задания, оснащения и ста грамм на дорогу? Завлекательно, но больше смахивает на беспризорничество.