Операция "Берег"

— Опять фугас, что ли? — удивился Митрич. — Во фрицы напихали, щедровато.

— Да не, тут хуже. Политическое дело. Товстарлентат, вы сами гляньте.

Политических дел Олег опасался. Собственно, кто их не опасается — вон, башка Граца мигом исчезла, десантники молчат, саперы, даром, что в стальных нагрудниках и порядком повидавшие, бледновато топчутся у двери. Одному Митричу похер, он по опыту и возрасту к любым проблемам равнодушный.

— Дед, давай со мной, а?

Автомат Олег брать не стал — судя по виду саперов, оружием тут не отобьешься. Митрич, кряхтя, спрыгнул следом, все же понадежнее будет.

— Прямо тута, — прошептал сапер, без нужды трогая висящий на груди ППШ. — Мы глянули и сразу назад.

Старший лейтенант Терсков решительно вошел в дверь, шагнул дальше, и почувствовал, что решительности резко убавилось.

…В комнате было тепло, еще тлели поленья в камине, шторы наглухо задернуты, пахло чем-то мясным, тминным… и страшным.

Стол сервированный: с тарелками и закусками, овальным блюдом с ровными ломтиками мяса, на скатерти витая хлебная корзинка, у стола пустые стулья… На диване люди, молчат…

Сидела немка в нарядном платье, кружева у горла, две девчонки к матери привалились — лет десять и двенадцать. С бантами, похожие, аккуратненькие, как те столбики у дороги. Это если в лица не смотреть. И на руки, бессильно откинутые, залитые кровью у запястий. Мальчишка на полу у дивана скорчился. Совсем клоп, года три, наверное, лямка штанишек с плеча сползла, рубашка выбилась, лужица рядом. Хозяин тоже на полу — здоровенный был немец, костистый, уже немолодой, растянулся во весь рост, пол забрызгал — здесь не столько кровь, как мозги разлетелись. Карабин рядом лежит.

— Это не мы, честное слово, — пробормотал сапер.

Олег кратко выругался.

— Дмитрук, ты ошалел, что ли? — цыкнул зубом Митрич. — А то мы тебя не знаем? Вот прям немедля и заподозрили. Сами они, фрицы-то. Зарезал семейство хозяин, да себе череп разнес. Вон — в рот выстрелил.

— Да как детей-то своих… — прошептал второй сапер, совсем молодой.

— Фашисты, они… — Олег кашлянул, почувствовав, как к горлу подкатывает горькое, желудочное — смотреть на диван второй раз не надо было. — Они… он им бритвой вены полоснул.

Бритва лежала у хлебной вазы, протянулась по крахмальной скатерти ровная дорожка кровавых капель, сбоку салфетка смятая. Обтер бритву, значит, хозяин.

— Совсем со страху ума лишились… — все еще не веря, пробубнил сапер, но тут Митрич ткнул его прикладом винтовки:

— Цыц!

Донесся чуть слышный, мышиный звук. Ой, вот кто тянул Граца за язык, чего он мышей вдруг поминал⁈

— Малый-то еще, похоже, не отошел, — пробормотал Митрич.

Олег едва успел подхватить брошенную дедом винтовку — Митрич упал на колено, крутанул маленькое тело на полу.

— Бинт! Жгут давай! Живо!

Ругаясь, торопливо перетягивали мальчишке руки выше рассеченных запястий.

— До врача я, живо донесу, — известил Митрич, подхватывая кукольное тельце.

— Давай, — старший лейтенант Терсков успел себя пересилить — потрогал шеи у сидящих на диване. Нет, нету пульса, да и так сразу видно — мертвы. Как же малый еще дышит? Там у него и крови-то… вены с ниточку. Может, потому и промахнулся бритвой папаша?

Пришло начальство, осмотрелось, помолчало. Потом Коваленко сказал:

— Да, нацисты. У нас тоже такие водятся. Ни своих, ни чужих детей не жалеют.

— Фанатизм, — кивнул майор Лютов.

Майор Васюк высказался еще короче, грубо, но точно.

Размещался отряд в Пойз по сараям, конюшням и прочим строениям, в натопленный нехороший дом никто не заходил — слух среди бойцов и командиров мигом прошел, еще до того, как саперы тела хоронить вынесли.

Проверил позиции танков и прочего старший лейтенант Терсков, только потом, проходя мимо «ноль-второго», рискнул спросить у деда:

— Как там? У врачей-то?

— Так чего, жить будет, — сказал Митрич и невесело усмехнулся. — Нынче и медицина — ого, и доктор — дока. Зашивают и переливание делают прямо вмиг. Вот кстати, удивительное дело — немчик, а группа крови моя. Прямо даже странно.

— С тебя сцедили?

— Да что там цедить? И на поллитру не выкачали. Мелкий немчик, вообще не емкий.

— Ты все же сиди, отдохни. Переливание — это тебе не шутки.

— Сижу. Когда я работал-то? — засмеялся Митрич.

Все же хорошо, когда нервы железные. Молодец Иванов. Иначе нельзя, тут хоть двадцать дней осталось, хоть двадцать лет — зажать себе характер нужно и добить заразу.

Все плыли с невидимого моря клочья тумана, холодил плечо даже через рукав немецкий кирпич, и мысли такие же плыли — неопределенные, местами подмороженные, разом и плохие, и хорошие. О плохом Олегу думать категорически не хотелось, уже хватило на сегодня, о хорошем… Старший лейтенант Терсков потрогал карман, в котором лежал портсигар, почти пустой, если не считать бумажки с фамилией и номером полевой почты — очень старательно выведенным округлым ученическим почерком. Получается, ждала, надеялась встретить. Интересно, сколько Оля классов закончила? Впрочем, что классы? Закончится война, доучимся.