Операция "Берег"

…Шуршал камыш, полз боец, увязал в воде коленями и локтями, «трехлинейку» нес не очень уставно — хотя «под ремень», но частью на спине — чтобы затвор не запачкать, не замочить. Осторожно продвигался, ужом болотным, верхушки стеблей качаться не должны — лягушек же распугают. Выбрался по направлению, еще вчера выбранному и обдуманному. Точно — бугорок-островок, даже куст когда-то рос, но еще до войны, должно быть, помер и засох, не иначе от дурных предчувствий кожа-кора облетела, ветки голыми растопырились.

Ждал Иванов, уложив ствол винтовки на лысую рогульку ветки, чувствуя, как под жарким солнцем подсыхают шаровары на заду, как течет струйка пота на шею из-под пилотки. Забавно: ботинки и обмотки мокрые и стынут, башка и плечи — мокрые и потеют. Пить хотелось, но за флягой не тянулся, имелось предчувствие…

…Немец-лягушка возник внезапно, словно вода и камыш им блеванули: в ста метрах вдруг поднялся, болтались расстегнутые ремешки каски, фриц опирался о черенок полноценной лопаты, смотрел куда-то себе под ноги. Мундир — серо-зеленый, плотный — между лопатками промок от пота. Ничо, щас охладишься…

… палец плавно потянул спуск…

…выстрел… неожиданно громкий в ровном шелесте камыша…

…дрогнула спина в серо-зеленом, отчетливо брызнуло алым на руку, сжимающую лопату, на черенок, добротно покрашенный серым…

…Иванов плавно, но быстро передернул затвор, опустевшая гильза счастливого патрона канула в жижу среди стеблей…

… чего гад стоит? Попал же точно, в потное пятно между лопаток…

… немец, наконец, стал валиться. Рядом мелькнула голова в каске — то ли от удивления вскинулась, то ли поддержать камрада…

… выстрел!

… мгновенно подловил то движение Иванов, словно ждал. Вот верно — счастливые патроны нащупал…

… отчетливый звон — пуля каску прошила. Исчезло там все серо-зеленое, опять один камыш под ветерком играет…

Уползал Иванов, а за спиной захлебывался скороговоркой пулемет, потом второй подключился — густо косили камыш, свистело поверху. Настоящий покос пошел, и миномет туда же.… Только не спешить, сдержаться, бульканья воды там не слышно, но по верхушкам стеблей могут угадать. Не-не, шалишь — не последние немцы, Иванов еще вернется, не зацепите.

А славно вышло — сразу двое жабов, как раз за Гришку и Сашку. И вернется еще стрелок, ждите, гады…

У ячейки тоже ждали.

— Дурак ты, Иванов, — сказал замкомвзвода. — Вот честно, дурак.

— Да слыхал уже. Может и дурак, — не стал отпираться самозваный снайпер.

Повели к комбату. Случился артналет, пришлось пережидать. Скорчились на дне оплывшей траншеи. Бойцы и «замок» на нарушителя дисциплины не смотрели, головы прятали. Отвыкли хлопцы. Оно и понятно. Иванов поднял лицо вверх — слепило, вздрагивало солнце, знакомо пахло взрывчатой химией из близкой воронки. А на душе было спокойно, казалось, прилети сейчас прямое — так и жалеть не о чем, сделал все что мог.

Орал комбат. Оно и понятно — все, что не по плану командования, не утвержденное и директивно не одобренное, должно признаться сугубо вредным, а то и вредительским. Но как-то без души капитан орал, вот если для настоящей фильмы снимать, то зритель заскучает. Обленились они все здесь, чувство войны утеряли. Крепко побьют в первом серьезном бою.

Зуммерил в блиндаже телефон…

— Вот, и комполка по твою душу. Сам прибудет…

Ждал Иванов под охраной. Замкомвзвода и ротного тоже не отпустили, те ждали, поглядывали.

— Ох, дурак ты, Иванов. Есть склонность к непременному геройству, просился бы в разведку, или в школу снайперов. А так.… Запросто в штрафную попадешь — сказал батальонный сержант-телефонист.

Митрич пожал плечами:

— В разведроту я возрастом не вышел, в снайперы — рылом. Только к вам, иль вон в штрафную и принимают. Да похрен.

Комполка здесь, наверное, давненько не видели. Геройский подполковник: два ордена, нашивки за три легких ранения, усы «щеточкой» цвета перца с солью, шаг порывистый-напористый, даром, что сам с тростью и ростом «метр с фуражкой».

С места погнал вовсю:

— Сволочи! Зажрались! Обленились! Анархию, комбат, допускаешь⁈ Кто позволял⁈

…Размахивал рукой и тростью комполка, блестел наградами. Только для ора неверное место выбрал — кто ж на виду, перед блиндажом, матом кроет и палкой грозит? Тут с полсотни человек видят. Нет, неверно взял.

…— А если он провокатор⁈ Если обдуманно вредит? Комбат, ты его, мерзавца, проверял?

Смотрел Митрич за взмахами трости — это что ж за материал такой интересный? Узловатый красивый узор древесины, полировка славная, кольца серебряные, нет, мастерски сделано.

…— Что ты глазами водишь, сученок долговязый⁈ На меня смотреть, говорю!

Бах!

Не из винтовки, конечно, но тоже неслабо прилетело. Митрич невольно схватился за плечо. Зарычал:

— Это еще за что, а, подполковник? За то, что я фрицев убивал? За уничтожение живой силы фашистов?

— Ах, свинья дурная, ты еще комполка учить будешь⁈