Оперативный псевдоним

– В Институте мозга сейчас занимаются блокировкой сознания. Это наша тема, ее курирует техническое управление второго главка. Свяжитесь с ними и обговорите подробности. Мальчишку загипнотизируют, и он забудет все лишнее. Это не больно и совершенно безвредно. Что вы молчите?

Пристальный взгляд недобрых глаз внимательно наблюдал за реакцией подчиненного. Не дай Бог промелькнет брезгливость или неодобрение! Но ничего подобного генерал-лейтенант не проявил.

– Я... я... я вас понял, Виктор Сергеевич. Все уточним, все выполним.

Когда на одной чаше весов интересы большой политики, а на другой – воспоминания какого-то мальчишки, никакие сомнения недопустимы.

– Ну ладно... – Бондаревский помягчел. – Кому думаете поручить вытаскивание пацана?

– Надо подумать, взвесить...

– А чего много думать? Там есть этот демагог Веретнев. Он умеет на собраниях глотку драть. Вот пусть и работает. Чтобы понял, что к чему...

Со своими все храбрые. Пусть с МИ-5 в кошки-мышки поиграет!

– Есть, Виктор Сергеевич! Его и пошлем!

Лондон, 18 мая 1969 года, 16 часов, квартира американцев русского происхождения Томпсонов.

– Ты все понял?

– Да. А почему мама плачет?

– Она не плачет. Ей лук в глаза попал.

– А где лук?

– Повторяем еще раз: ты ложишься на пол за передним сиденьем, я накрываю тебя одеялом...

– Зачем? Сейчас не холодно...

– Это игра, я тебе сто раз объяснял!

– А с кем игра?

– С одним дядей. Он большой и рыжий.

– Как дядя Генри?

– Почти. Только дядя Генри старше. Я накрываю тебя одеялом, и ты лежишь тихо...

– Почему тихо?

– Потому что это игра. Я еду, а потом заезжаю во двор и останавливаюсь. И говорю: «Беги!»

– Кому говоришь, мне?

– Конечно, тебе. Ты открываешь дверцу, быстро выходишь и бежишь вперед. Туда, куда бы ехала моя машина, если бы могла проехать. Но она не сможет проехать, там узко.

– А я смогу пробежать?

– Ты сможешь. Ты выбежишь на улицу, там тебя встретит дядя и посадит к себе в машину.

– А что дальше?

– Дальше вы уедете.

– А где будешь ты?

– Во дворе.

– А мама с нами поедет?

– Нет, мама останется дома.

– Я не хочу... Мне не нравится такая игра...

– Не хнычь! Ты никогда не плакал, ты же мужчина!

– Я еще маленький мужчина...

– Ты хочешь помочь мне и маме? Что молчишь? Отвечай!

– Хочу... Но я не хочу уходить от вас к чужому дяде...

– Это не навсегда. Мы скоро встретимся.

– Очень скоро?

– Ну... Может быть, не очень...

– Мама совсем сильно плачет! И без всякого лука!

– Пойдем, нам пора...

Потрепанный серый «Остин» выезжает из подземного гаража. Почти сразу в хвост пристраивается черный «Плимут». «Наружка» не скрывается, это психологическое давление, подготовка к аресту. Впереди тоже их машина, в любой момент они могут сомкнуть клещи. Хоть бы не сейчас, еще полчаса, даже меньше. Слон уже должен быть на месте, он выехал давно и наверняка отсек «хвост». Скорость, поворот, вот этот двор... Резкий вираж, тормоз...

– Беги!

Он не поворачивается, потому что спазм перехватил горло и слезы могут хлынуть в любую секунду. Хлопает задняя дверь. Мальчик в неприметной одежде изо всех сил бежит в глубину двора. Том тоже выскакивает наружу и с решимостью раненого кабана бросается назад, к воротам.

Мальчик пробежал сводчатую арку, замешкался, оглянулся...

– Сюда, малыш, сюда! – На улице волнуется высокий рыжеватый человек, нервно крутящий головой.

– Когда придут папа с мамой?

– Скоро! Давай быстрей! – Хлопают дверцы, автомобиль резидентуры резко берет с места. Через пятнадцать минут он въезжает на территорию советского посольства. Слон не может выйти из машины, у него дрожат руки и ноги.

В подворотне три британских контрразведчика легко преодолели сопротивление Тома и надели на него наручники.

– Странно, они никогда себя так не ведут, – недоумевающе сказал старший группы.

Волосы у Алексея Ивановича уже не были рыжими и густыми. Но фигуру борца-тяжеловеса он сохранил, как и густой рокочущий баритон.

– У меня с первых месяце начались проблемы, – нервно гудел он. – Почему надо в Центр «сувениры» посылать? Сапоги для чьей-то жены, дубленку для дочери? Ведь нас-то совсем другому учили: кристальная честность, неподкупность и все такое... Раз вякнул, два, потом смотрю – косятся, вот-вот под задницу дадут. Ну, думаю, надо перестраиваться... Может, и привык бы, да тут это дело подвернулось...

Веретнев бросил на стол папку с пожелтевшими вырезками из английских и советских газет. «Шпионский процесс в Олд-Бейли», "Супруги Томпсоны – кто они? ", «Приговор шпионам – тридцать лет тюрьмы», «Международная провокация империалистических спецслужб», «Клевета на оплот мира»...

– Меня послали за длинный язык... Операция была рискованной, дипломатическое прикрытие не бронежилет... Англичане обычно крайностей не допускают, но в острых акциях все может быть – упал в люк или под колеса, и дело с концом... МИД – ноту протеста, цинковый гроб самолетом в Москву, жене единовременное пособие... Впрочем, у меня и тогда жены не было...