Оперативное вмешательство

– Выпейте это, моя дорогая, – сказала я, – и приготовьтесь слушать нашу историю. Эта вода заряжена флюидами усиленного внимания и доброй толикой адаптогенных заклинаний, чтобы суметь понять и принять вещи, которые иначе показались бы невероятными, да и просто невозможными.

Ольга какое-то время смотрела на парящий в воздухе стакан, потом взяла его дрожащей рукой – и, сначала медленно и с опаской, мелкими глотками, а потом все быстрее и быстрее, осушила до дна.

– Ну вот и хорошо, Ольга, – кивнула я. – А теперь слушайте. Все началось в далеком мире, отстоящем от вашего более чем на сто лет тому вперед. Жизнь там для вас была такой же чуждой и непонятной, как у каких-нибудь обитателей Марса. Это мы про вас знаем очень многое, если не все, а вы про нас – ничего. А все потому, что на протяжении двадцатого века Россия пережила две величайших геополитических катастрофы, сравнимых только со Смутным Временем, и одну Великую Войну, по сравнению с которой нашествие Наполеона кажется обыкновенными маневрами – и все это изменило нас до неузнаваемости…

Я рассказывала, и перед моей слушательницей развертывались картины наших приключений. Иногда, если речь шла о событиях, которым я сама не была свидетелем, на помощь приходила Ника. Ольга слушала внимательно, не перебивая и почти не задавая вопросов, и несколько раз по ходу нашего повествования с небес грохотал отдаленный гром. Ни с кем из наших гостей мы прежде так не откровенничали. Наверное, все дело в том, что и я и Ника почувствовали в Ольге родственную душу, человека, опередившего свое время.

Когда наш рассказ закончился, на улице уже царила ночь с яркими звездами на темном небе, а с танцплощадки приглушенно доносились звуки духового оркестра.

Ольга сложила ладони перед грудью и долго молилась; по щекам у нее текли слезы, и время от времени она чему-то кивала. Мы с Никой терпеливо ждали. Даже неопытному человеку было бы понятно, что это не обычная односторонняя молитва: там, на Небесах, Ольгу слышат и отвечают.

Закончив молиться, наша гостья утерла слезы платочком, который подал невидимый слуга, а потом сказала:

– Спасибо вам, мои дорогие, что были со мной откровенны. А то я уже и не знала, что и думать. Уж очень страшно со стороны выглядит господин Серегин – непререкаемый и неумолимый, будто Верховный судия. Для одних, гонимых и обиженных, он готов исполнить самые сокровенные мечты, других он низвергает в прах, не слушая никаких оправданий.

– А ты что думала, Ольга, когда ломают мир об колено, выправляя его на истинный путь – это весело? – вздохнула Ника. – Нет, это страшно и жестоко – да так, что бывалые генералы не верят, что такое вообще может быть. А в случае внутренней Смуты это еще и тягостно, ведь приходится резать по живому без наркоза, невзирая ни на какую боль. А ваш мир трудами твоего брата Николая оказался на самом краю кровавого болота. Потому-то Батя торопится и рубит сплеча. Еще немного – и спасать Российскую империю было бы поздно, пришлось бы строить первое в мире государство рабочих и крестьян. А это такая кровавая маета на несколько лет…

– Но почему?! – воскликнула Ольга и осеклась.

– А потому, – мрачно ответила Ника, – что ровно через месяц по вашему счету должно было случиться одно омерзительное событие, именуемое Кровавым Воскресеньем. Это когда один козел-псевдореволюционер повел многотысячную мирную манифестацию под церковными хоругвями и царскими портретами приносить петицию твоему брату Николаю, а другие властьимущие козлы, действующие с ним заодно, отдали приказ стрелять в безоружный народ залпами из винтовок. В результате несколько сотен убитых и больше тысячи раненых. Пуля – она и в самом деле дура, и не разбирает, кто перед ней: мастеровой, женщина или ребенок. А твой брат попросту умыл руки, смывшись в Царское Село, хотя все эти люди шли именно к нему, чтобы рассказать о своих бедах и проблемах. Батя у нас – Защитник Земли Русской, а не сословной монархии, и уж тем более не Дома Романовых, и его реакцию на расстрел безоружных русских людей русскими же солдатами ты можешь представить себе сама. Когда к Небесам вздымается пламя Благородной Ярости, мы просто перестаем считать отрубленные головы безумцев, решивших, что они превыше Божеского Закона Справедливости, и могут править как похощет их левая нога.

– Но это же ужас… – приложила Ольга ладони к щекам, – как только Ники такое мог допустить?