За дверью снова был коридор, только теперь он был не такой ровный, не имел освещения, и пришлось включить фонари. Белые лучи скользили по старой кирпичной кладке, по камням, которыми был выложен пол, по низкому сводчатому потолку. Эхо суетливо вырывалось из-под ног идущих и убегало куда-то вперед, в темноту.
— В этих местах всегда что-то рыли, — сказал Круль. — Евреи, чтобы убегать от своих же или от римлян, арабы, чтобы проносить оружие мимо евреев, купцы от налоговиков, жулики от полиции — рыли, рыли, рыли, а мы пользуемся.
Они шли еще минут десять, потом уперлись в еще одну бронированную дверь, снова открывшуюся при их приближении. За ней была небольшая то ли комнатушка, то ли пещерка, с обычной деревянной дверью, закрытой изнутри на засов.
Один из парней засов отодвинул и толкнул дверь, второй выскользнул наружу, в темноту, фонари были погашены.
— Нормально, — прошептал уходивший парень, вынырнув из ночи через пять минут. — Машина на месте, вокруг — пусто.
— Где это мы? — спросил Иван.
— В дебрях, Ваня, в дебрях, — ответил Круль. — Дом — вон в той стороне, здесь останки старого дома. Старого, но не старинного, чтобы не привлечь внимания археологов. А вот там — наша машина. Стоит, дожидается.
Все двинулись вперед, но Круль остановился, правильно поняв прикосновение Ивана к своей руке.
— Что?
— Парни, что с нами… При них можно разговаривать обо всем?
— Наверное… — протянул не слишком уверенно Круль. — О моем родстве с дедом они не знают, тут лучше не тарахтеть, а обо всем остальном…
— Об Отринувшем?
— Об этом… Об этом — знают. Не все — так и я не все знаю. Больше слухи. Ребята шастают по темным местам, умеют увернуться от одержимого и не подставиться демону. Мастера скрадывания, я, например, по вполне понятной причине незаметно подкрасться могу только в исключительно специфических условиях. Ребята не особо косо смотрят на предавшихся, готовы умереть, если понадобится, но очень любят жизнь. Дальше — сам решай, что можно говорить, что нет.
Они подошли к машине, когда двигатель уже завелся.
Круль пропустил Ивана вперед, сам сел с краю, зажав опера между собой и парнем в глубине. Парень подался в сторону, освобождая место.
— Другой машины не было? — спросил Иван.
— Была, но для других целей.
— А как мы Хаммера повезем?
— Придумаем что-нибудь, — ответил Круль, и совершенно ясно было, что уже все придумано, просто не собирается предавшийся обсуждать ерунду. — Поехали.
Машина двинулась с места плавно и почти бесшумно. Только сухие ветки время от времени хрустели под колесами.
— Так что такое — Отринувшие? — спросил Иван тихо.
Круль помолчал, словно собираясь с мыслями.
— Понимаешь, Иван… Ты еще помнишь детство?
— В каком смысле?
— В простом. Помнишь, как все было просто? Ты подходишь в песочнице к соседскому Петечке, просишь у него пасочку, а он не дает, жадина. Ты в слезах и соплях идешь к маме, она тебе сопельки и слезки вытирает и говорит, что так нельзя, Ваня, нельзя просто подойти и попросить или взять, нужно что-то предложить взамен. Хочешь его пасочку, предложи ему свою машинку. Ты берешь машинку, любимую, красненькую, и предлагаешь ее Петечке, он соглашается и дает тебе пасочку…
— Знаешь, Круль, здесь очень тесно, но я могу постараться и дать тебе в рожу, — предупредил Иван. — Мне будет очень неудобно, я даже могу вывихнуть себе руку, но, если ты продолжишь в том же духе, я, пожалуй, рискну…
— Терпение, Ваня, все по теме, — успокоил Круль и добавил, ни к кому персонально не обращаясь: — А если еще кто-нибудь хихикнет — я хихикалку вырву прямо с корнем. Слушаю молчаливое согласие!
Парни промолчали.
— Ну так, возвращаясь к детству и поставленному тобой вопросу, — продолжил Круль. — Потом ты стал постарше, и девочка тебе предлагает: вначале покажи свое, а потом я — свое. Ты соглашаешься и оказываешься либо жестоко обманутым, либо вознагражденным новой, но совершенно не нужной тебе пока информацией. А еще через пару лет мама тебя просит сходить в магазин, а ты спрашиваешь, что она тебе за это даст, и мама обижается, объясняет тебе, что нельзя быть таким меркантильным… Она даже объясняет тебе значение этого сложного слова, которое ты все равно с первого раза не запоминаешь. Но в голове у тебя начинается такая странная борьба. Какое-то внутреннее несогласие. С одной стороны, если хочешь получить что-то, предложи взамен. Это нормально. С другой стороны — требовать плату за хорошие поступки нехорошо. Унижает и тебя, и твой хороший поступок. Знакомо? Можешь не отвечать…
Машину тряхнуло, под ногами что-то лязгнуло, а Иван чуть не выронил «призрак» на пол.
— Люка, — ласково произнес Круль. — Ты ведь не навоз везешь. Аккуратнее нужно…
— Так фары нельзя включать, — сказал водитель. — До самого шоссе все колдобины будут наши, сразу предупреждаю.
Словно в подтверждение его слов, машину снова тряхнуло.