Опечатанный вагон. Рассказы и стихи о Катастрофе

Твое могущество вечно, Господь,
Ты возвращаешь мертвых к жизни,
Ты — великий избавитель…
питающий по доброте Своей живых,
по великому милосердию возвращающий мертвых к жизни,
поддерживающий падающих,
и исцеляющий больных,
и освобождающий узников,
и исполняющий Свое обещание [возвратить жизнь] покоящимся в земле…
Благословен Ты, Господь, возвращающий мертвых к жизни![23]

В соответствии с этим каноном Натан Альтерман помещает в заключительных строках «Молитвы о мести» свое благословение: «Благословен Ты, Господь мертвецов!», звучащее трагическим диссонансом цитированному выше. Поэт сплавил воедино реалии Катастрофы и библейские мотивы, такие, как детали Исхода из Египта, в частности налет саранчи (Исход / Шемот, 10:14–15) или сбор евреями серебряных и золотых вещей у египтян (там же, 12:35–36). Из Библии заимствованы выражения «Бог-отмститель» («Вот Бог ваш — отмщение, придет воздаяние Божие, Он придет и спасет вас», Исайя, 35:4), «Аз воздам», отношение к Богу как к Отцу Небесному, а также помещенные в иной контекст слова из жалобы Каина: «велико мое наказание — не снести» (Бытие / Берешит, 4:13). Весь этот арсенал еврейской религиозной текстовой традиции служит для легализации новаторства: в отличие от поэтов прошлого Альтерман отвечает на национальное бедствие не покаянной ламентацией, подобной Плачу Иеремии, а гневным требованием расплаты.

Особый ракурс в освещении Катастрофы возникает, когда в фокус литературного произведения попадает ребенок. Как известно, детское восприятие позволяет писателю сместить акценты, высветить, условно говоря, тыльную, оборотную сторону вещей. Кроме того, вечные истины, звучащие из детских уст, не покажутся читателю ни банальными, ни излишне патетическими, а детское недоумение перед лицом неправды и несправедливости не вызовет ни колкой насмешки, ни высокомерной читательской гримасы. В целом же допустимо сказать, что повествование от лица ребенка защищает писателя от обвинений в обидной наивности.

В произведениях на столь щекотливую и сложную тему, как Катастрофа, подобный прием встречается довольно часто. Здесь мне хотелось бы остановиться на коротеньком рассказе поляка Корнеля Филипповича «Гениальный ребенок». Это всего один эпизод из времени Катастрофы, данный в ретроспекции: выросший и, вероятно, живущий за границей Игнась Фишман делится с французом де Тоннелье воспоминанием о детстве. Реакция слушателя заинтересованная, даже восторженная: «Вы были гениальным ребенком!» — восклицает де Тоннелье. Отчего же Фишман заключил, что его собеседник «ничего не знает и ничего не понял»? Отчего и тут за текстом рассказа угадываются контуры пресловутой метафоры — «опечатанного вагона»?

Мне думается, что еврей Фишман хотел на примере случая из собственной биографии показать, насколько деформированным и нравственно ущербным был образ жизни в Польше, когда там окончательно решали еврейский вопрос, однако сторонний взгляд француза уловил лишь находчивость ребенка, будто тот не за жизнь боролся, один на один с хорошо отлаженной оккупационной машиной, а искал и нашел изящный выход из сложной шахматной позиции.

Корнель Филиппович (1913—?) родился в Тернополе в семье служащих. Изучал биологию в Ягеллонском университете в Кракове, с 1936 года начал печататься. С первых дней войны сражался с гитлеровцами, попал в плен, бежал, входил в подпольную коммунистическую группу «Народная Польша». В 1944-м был арестован гестапо и до окончания войны находился в концлагерях — сначала в Гросс-Розене, потом в Ораниенбурге. Многие его романы и рассказы написаны на автобиографическом материале.

Рассказ «Гениальный ребенок» написан поляком от лица еврея. Это нетипично. Среди авторов данной книги большинство — евреи. Тем пристальнее и пристрастнее будет взгляд читателя, обращенный к произведению нееврея. Таково знаменитое стихотворение Евгения Евтушенко «Бабий Яр», историю публикации которого я дала в примечании к тексту. Оно свидетельствует о том, что Катастрофа оказалась нравственным испытанием даже для тех, чьи биографии она обошла. Русский юноша, взращенный на российской традиции поэта-пророка, провозглашающего любви и правды светлые ученья и в жестокий век славящего свободу, он также был воспитан бабушкой «держать ответ за все плохое в мире» («Бабушка», 1956) и потому в открытую заявил о своей совестливой и гуманной позиции.