Опечатанный вагон. Рассказы и стихи о Катастрофе

В рассказе «Возвращение Голема» оценку роли национальной традиции в судьбе еврейского народа автор вложил в уста нациста Качорского, одного из наиболее отталкивающих персонажей: «Вообще, эти истории действуют разлагающе, и то обстоятельство, что они продолжают передаваться со всеми подробностями, отнюдь не следует считать таким уж невинным. Более того, мы имеем здесь дело с одним из самых опасных — ибо он искусно замаскирован! — истоков еврейской жестоковыйности и способности к сопротивлению».

Хотелось бы отметить, что мифологизированное еврейское сознание отвело особую роль камню как хранителю памяти. Вспомнить хоть библейский «гал’эд», буквально «холм-свидетель», поставленный праотцем Иаковом при заключении союза с Лаваном: «Теперь заключим союз я и ты, и это будет свидетельством между мною и тобою. И взял Иаков камень и поставил его памятником» (Бытие / Берешит, 31:44–45). На памятливость камней опирается Иехошуа бин Нун: «И вышел народ из [реки] Иордан в десятый день первого месяца… и двенадцать камней, которые они взяли из Иордана, Иехошуа поставил в Галгале. И сказал сынам Израилевым: когда спросят в последующее время сыны ваши отцов своих: что значат эти камни? Скажите сынам вашим: Израиль перешел через Иордан сей по суше» (Иисус Навин / Иехошуа, 4:19–20). А позднее о неподкупном свидетельстве камней скажет пророк Аввакум (Хаввакук; 2:9,11–12): «Горе тому, кто жаждет неправедных приобретений для дома своего!.. Камни из стен вопиют и перекладины из дерева будут отвечать им. Горе созидающему город на крови!..»

Иной аспект мотива «помнящих камней» возникает в стихотворении идишского поэта Матвея Грубияна «Камень». Здесь у камня тоже есть голос, но звучат не свидетельские показания, а жалоба: тот, чей век соразмерен истории, вынужден страдать под игом безмерной боли; тот, над кем не властна смерть, обречен помнить о смерти не своей.

Матвей Михайлович Грубиян (1909–1972) родился в местечке под Киевом в семье учителя. В 1938 году окончил литературный факультет Минского пединститута. Печатался в харьковской детской газете на идише «Зайт грейт». В июне 1941-го ушел на фронт, а в 1943-м был ранен и демобилизован по состоянию здоровья. Переехал в Москву, сотрудничал в идишском издательстве «Дер эмес», в газете «Ейникайт», участвовал в деятельности Антифашистского комитета, был репрессирован, сидел в сталинских лагерях. В 1956 году был реабилитирован и вернулся к литературной деятельности. Его поэзию отличает особая образность и ритмика наряду с характерным для идишской поэзии одушевлением вещей и природы, когда чувства остающегося в тени лирического героя проецируются на внешние предметы-«заместители» — в нашем случае строительный камень, — радующиеся и страдающие вместо него.

В отличие от этого стихотворения рассказ Торберга «Голем» проникнут еврейским фольклорным сознанием, и камни древних стен пражской Староновой синагоги (Альтнойшул) выступают безмолвными свидетелями мученической смерти безвинно убиенных также и в двадцатом веке.

Лишенные опоры в реальности, связанные нацистским диктатом по рукам и ногам, евреи упорно верят в то, что откуда-нибудь, но помощь придет. Не на это ли намекает библейский Мордехай своей венценосной родственнице, когда говорит: «Если ты промолчишь в это время, свобода и избавление придут к евреям из другого места» (Кн. Есфири / Эстер, 4:14)? Вера у каждого еврея своя. Одни уповают на Бога, как комментатор данного стиха Библии, поясняющий, что под словом «место» тут понимается Господь, другие — как жители Праги у Торберга — надеются на Голема, а в романе Юрека Бекера «Яков-лжец» согнанные в гетто польские евреи надеются на советские войска.

Юрек Бекер (1937–1997) родился в Лодзи (Польша). Дата его рождения приблизительна: попав в гетто (то самое, где находился и идишский поэт Ицхак Каценельсон), отец прибавил ему несколько лет, чтобы спасти от депортации. За гетто последовали концлагеря — Равенсбрюк и Заксенхаузен. Мать погибла, а отец и сын встретились после войны в Восточном Берлине. Здесь Юрек Бекер получил образование, окончил университет, работал на киностудии. Постепенно он сблизился с диссидентами, впал в немилось властей и после 1977 года жил в Западном Берлине и преподавал во Франкфуртском университете. Почти все его книги автобиографичны, и в них неизменно звучит тема Катастрофы.