Опавшие листья

Но ломовые приехали. Две подводы, одна с ящиком синего цвета, другая платформой, запряженные рослыми красивыми лошадями, стояли на дворе у подъезда, и двое таких же рослых, сильных и могучих, как их лошади, мужиков, какие, кажется, только и родятся в России, атлетического вида, в красной и розовой рубахах, в черных жилетках, с нашитыми на спине мешками из грубого холста для переноски тяжестей, с крюками за поясом и с веревками, задавали лошадям сено. Федя был подле с хлебом и солью для лошадей.

— Послушай! Она не кусается? — спрашивал он, осторожно приближаясь к громадной лошади, казавшейся еще больше от широкой, тяжелой, темно-синей дуги, расписанной золотом, зелеными листьями и розовыми цветами.

— Ничего… Не тронет. Она хлеб-то любит!

Варвара Сергеевна в легкой мантилье появилась на крыльце.

— Федя! Федя! Не подходи! Это злые лошади! — кричала она.

— Не бойтесь, барыня, не тронут.

— Брезенты-то взяли?

— Да зачем брезенты, коли погода хорошая?

— А ну, как дождь?

— Ничего. Рогожами хорошо укроем.

— То-то рогожами!.. Я когда нанимала, так сговаривалась, чтобы брезенты непременно были.

— Да авось без дождя.

— Авось… То-то у вас все авось… А пойдет дождь, все матрацы помочит. На чем спать?..

— Вещи-то готовы? Брать можно? — спросил примирительно мужик с красивой русой бородой.

— Готовы, давно готовы, — бойко ответила Феня, одетая по-дорожному в шляпке, черной легкой мантилье и с зонтиком в руках, ставя небольшой сундучок на подводу.

— Это что ж? Ваше, что ль?.. Вы погодите, мы распределим все аккуратно… Как следовает.

XXVIII

По квартире ходили, громыхали тяжелыми сапогами ломовые, наполняли комнаты крепким мужицким запахом махорки, сапожной смазки, рогож и пота, поднимали тяжелые ящики с кухонной медной посудой, кряхтя, взваливали на спину, сгибались и медленно шли, чуть приседая в коленях по лестнице.

— Этот, пожалуйста, осторожнее, тут посуда, — говорила Липочка.

— Не сумлевайтесь, барышня.

— Когда увязывать-то будете? — спрашивала Варвара Сергеевна, неутомимо ходившая то на двор, то на квартиру и наблюдавшая, (что б) чего-нибудь не забыли.

— А вот все потаскаем, прицелимся, что куда класть, и враз погрузим.

— Вы ножки-то столам не поломайте да на диван, оборони Бог, чего тяжелого не поставьте, — говорила няня Клуша.

— Ну, мама, — сказал Ипполит, в фуражке и шинели входя в гостиную, мы с Andre поедем. Мы раньше в Ботанический сад, а потом с четырехчасовым дилижансом — на дачу. Ты посмотри, чтобы бумагу для гербариев не забыли.

— А завтракать как же?

— Да мы без завтрака.

— Что вы, оголтелые! Разве можно так! Погодите, я вам булки с сыром и маслом намажу. Да фуражку сними, нехристь. Образа тут.

Ипполит снисходительно улыбнулся и снял фуражку.

— A Andre и проститься не зайдет?

— Не навеки же, мама, расстаемся.

— Ох! болит у меня сердце за вас. Умные стали!

— А разве, мама, плохо быть умным? — смеясь, сказал Ипполит.

— Да только не слишком. Когда ум за разум зайдет — хорошего мало.

— Мама! Мама!.. — Федя, румяный от работы, вбежал к матери.

Он помогал ломовым и носил вниз буковые стулья.

— Я понесу клетку с птицами. Они уже погрузили мебель.

— А Маркиза Карабаса с собою в карету возьмем? Ты позволишь? А то ему так скучно! Он все, бедняжка, мяучит, точно плачет.

Липочка была с Лизой в разгромленной маминой спальной, где оставались большое зеркало, туалет и пузатый комод: их никогда не брали на дачу. Они были «фамильные», и их берегли. Липочка сидела на подоконнике открытого окна, Лиза — на туалете.

— Ужасно обидно, — говорила Лиза, — что нас везут в карете, а не пустили с Andre и Ипполитом в Ботанический сад, а потом на конке и в дилижансе. То-то было бы весело!

— Мама совсем отсталая женщина, — сказала Липочка. — Ей все кажется неприличным. Я ее расспрашивала. Она, когда была наших лет, ездила на своих лошадях на дачу на Каменном Острове… А мы… Почему такая деградация?

Липочка тщательно выговорила где-то слышанное и понравившееся ей слово.

— Как думаешь, Липочка, — болтая ногами сказала Лиза, — почему ушла Suzanne?

— Говорят, ей нечего было больше у нас делать. И где бы ее поместили на даче? Ты слыхала? Хотели нас поместить вчетвером. Это было бы ужасно! Или хотели Федю с Мишей — в столовой. Тоже хорошего мало. Федя уже большой… А ты не догадываешься? — лукаво подмигивая, сказала Липочка.

Лиза засмеялась.

— Ну, конечно, знаю. Из-за Andre. Но кто это устроил?

— Разумеется, папа и тетя Катя.

— Как я не люблю тетю Катю, — сказала Лиза. — Вот всех ваших люблю… И Suzanne очень, очень любила, а тетю Катю никак не могу полюбить. Она низкая. Она шпионка! Она на всех злится за то, что у нее испорченная нога и она осталась старой девой. Ты не знаешь, почему она не вышла замуж?

— По убеждению, — фыркнула Липочка.

— Ну?

— Ты разве не слыхала ее истории? Она всегда твердит, что девство лучше супружества, что она Христова невеста.

— Ханжа!

— А ногу она испортила еще девочкой, спасая на пожаре во дворце какого-то мужика.

— Она во дворце жила?