Несмотря на это, она попыталась еще раз уговорить Эдиту и вложила столько силы и страсти в свои мольбы, что Эдите стоило большого труда противостоять ее взглядам, просьбам и слезам. Но все-таки она осталась непреклонной, и Телия должна была наконец убедиться, что ее мольбы напрасны; она поднялась с колен и вышла из комнаты глубоко опечаленной. Эдите так стало жаль бедную девушку, что она едва удержалась, чтобы не вернуть ее. Но вовремя спохватилась и послушалась голоса рассудка, который подсказывал ей, что с ее стороны было бы непростительной глупостью навязать брату лишнюю обузу при тех стесненных обстоятельствах, в которых они находились. После ухода Телии она легла и вскоре задремала.
Роланд в это время тоже ложился спать. Ему было отведено помещение вместе с другими мужчинами на открытой галерее. Завернувшись в свой плащ и подложив седло под голову, он вскоре заснул. Ему снились более счастливые дни, чем те, которые наяву ожидали его в ближайшем будущем.
Вдруг, около полуночи, он вскочил со своей жесткой постели: ему показалось, что тихий голос прошептал ему: «Переходите через реву по нижнему броду, у верхнего брода вам грозит опасность!»
Он огляделся кругом, но ничего не увидел и ничего больше не услышал, кроме глубокого, ровного дыхания мужчин, спавших около него.
— Кто это говорил? — спросил он потихоньку, но не получил никакого ответа. «Странно, — пробормотал он про себя, — река, брод, опасности… Я бы мог поклясться, что кто-то говорил со мной, а на самом деле это было, вероятно, во сне».
В течение нескольких минут он прислушивался, но, не услышав ничего, вскоре снова заснул. Он спал спокойно до тех пор, пока восходящее солнце не окрасило восток ярким пурпуром. Он открыл глаза и по глухому звуку приглушенных голосов и по шуму шагов заключил, что большинство спутников уже встали. В то же время раздался голос коменданта крепости, который пожелал капитану доброго утра и подошел к нему с покрасневшим от гнева лицом.
— Что случилось? — спросил Роланд, вскочив. — Не стряслось ли какой беды?
— Случилось то, что вам не может понравиться, мой достойный друг, — ответил полковник громовым от негодования голосом. — Черный волк ворвался сегодня ночью в наш табун, а говоря просто, этот мошенник Ральф Стакполь увел сегодня ночью вашего Бриареуса.
— Увел? — воскликнул капитан, неприятно пораженный этой новостью.
— Да, черт возьми, украл! — повторил полковник в ярости. — И это он сделал в то время, когда мы все спали крепким сном и, несмотря на то, что я дал этой твари, только чтобы отделаться от него, одну из моих собственных лошадей. Мошенник этот вчера вечером действительно уехал, но только для того, чтобы обмануть и успокоить всех нас; потому что он прекрасно знал, что мы всю ночь не сомкнули бы глаз, если бы предполагали, что он тут. Проехав несколько миль, он вернулся назад, прокрался к нам ночью, оставил мою лошадь вместе с другими лошадьми, потом отыскал лучшего коня, вашего гнедого, капитан, и угнал его.
— Нам надо догнать негодяя, если это только возможно! — с гневом воскликнул Роланд. — Не будем мешкать ни минуты, дорогой друг!
— Я об этом уже побеспокоился, капитан! Через пару минут, после того как открылось воровство, Том с дюжиной молодцев сели на коней и погнались за этим негодяем.
— От всего сердца благодарю вас за это, полковник! А как вы думаете, получу обратно я своего коня?
— Без сомнения, если только свежие лошади могут бежать быстрее, чем усталые. А кроме того, этот безумный вор не удовольствовался тем, что угнал вашего Бриареуса; он украл также двухлетнего жеребенка, который, наверное, выдаст его. Жеребенок этот пуглив и дик и будет мешать ему быстро передвигаться. Меня возмущает бессовестность этого негодяя, который позволил себе украсть лошадь моего гостя, находящегося под моей кровлей. Но теперь его час настал. Я буду очень удивлен, если с ним теперь не расправятся по закону Линча. Правда, он храбр по отношению к индейцем, и я его за это долго терпел и оберегал от расправы, но он неисправим как конокрад, а такового, право же, терпеть нельзя!
Роланд был очень опечален пропажей своего коня, но еще больше его огорчало то обстоятельство, что он, а с ним и все остальные, должны были дожидаться, пока лошадь его не будет возвращена.