Что ж, в конечном счёте Антенна прав: наш мир может существовать только в развитии. Если он замкнётся в каких-то границах, вырождение неизбежно. Со времён Уэллса на эту тему написана бездна романов. Но нам ещё ох как далеко до границ солнечной системы! Перед нами тысячи других проблем — накалённых, неотложных…
А впрочем, кто знает. Меридианы на экваторе параллельны друг другу: они, наверное, не подозревают о существовании полюса и думают, что пересекутся где-то в бесконечности. Очень может быть, что проблема возвращения станет актуальной значительно раньше, чем мы думаем.
С чего я, собственно, взял, что Антенна неудачник? Пожалуй, он нашёл задачу по своему таланту, вот в чём дело.
— Пришлось бросить аспирантуру, — рассказывает Антенна. — Мой шеф заявил, что двадцать первый век, звездолёты и всё такое прочее — это детские игрушки, а тема должна быть реальной. Ладно, я подал заявление: «Прошу отпустить на завод игрушек». А потом решил, что и в самом деле нужно пойти на такой завод.
— И тогда, — говорю я бесцветным голосом летописца, — тогда началась эра электронной игрушки…
— Нет, при чём здесь электроника! — перебивает Антенна. Он хороший парень, ему очень хочется рассеять моё заблуждение. — Электронные игрушки — это чепуха, понимаешь, чепуха. Подделка сегодняшней техники. А хорошая игрушка должна быть прообразом машин, которые появятся через сотни лет.
Я пренебрежительно фыркаю. Теперь Антенна просто сгорает от желания втолковать мне, что к чему.
— Это же закономерность! Вспомни хотя бы турбинку Герона. Игрушка! А разве гироскоп не был игрушкой, волчком? Или первые роботы — ведь это были забавные механические игрушки! Разве не так? Пойми ты наконец: машина почти всегда появляется сначала в виде игрушки. Игрушечные самолёты, например, взлетели раньше настоящих. Если я хочу сегодня заниматься машинами двадцать первого века, мне надо делать игрушки.
— Боюсь, это будут сложные игрушки.
— Нет, по идее хорошая игрушка всегда проста. Поэтому она долго живёт. Скажем, калейдоскоп — ведь как просто…
Автобус останавливается, мы проталкиваемся к выходу. Детские игрушки как прообраз техники будущего. Ну-ну! Я начинаю понимать, почему Антенна не удержался в аспирантуре.
Мы идём по мокрой от тающего снега улице, и Антенна, досадливо отмахиваясь от бьющих в лицо снежинок, говорит об игрушках. Где-то вдалеке звучит музыка. Ритмично кружатся снежинки, кружатся, летят, исчезают в темноте.
Вот так — под музыку — летели миллимикробные приёмнички, когда Антенну вдруг толкнули и коробка упала.
Это было на большой перемене, все бросились закрывать окна, а Антенна пошёл к доске и стал писать формулы.
Потом он заявил, что нам крышка, поскольку помещение настроено на резонанс. Он даже объяснил ход решения, чтобы мы не сомневались. Никто и не сомневался, прекрасно слышалась оперная музыка. Римский-Корсаков. «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии». Я хотел сбегать домой за пылесосом, но было уже поздно, перемена кончилась. Географу (он отличался изрядной доверчивостью) мы заявили, что это громкоговоритель в доме напротив. Пол-урока мы продержались. «Происходит что-то странное, — сказал в конце концов географ. — Музыка идёт у меня с левого рукава. Если рукав поднести к уху, музыка заметно усиливается…» Фехтование развивает феноменальную выдержку: Ада совершенно спокойно ответила, что надо подуть на рукав, и звук исчезнет. Звук как бы улетит, сказала она. Но географ уже вдумчиво поглядывал на Антенну, и дальше всё пошло как положено: Антенна встал и, виновато моргая честными синими глазами, признался.
Я это «Сказание» хорошо запомнил. Там есть такое место, хор дружины Всеволода «Поднялася с полуночи», это просто могуче срезонировало…
Летом, уже после того как Антенна уехал, я несколько раз заходил в школу. В нашем классе сделали ремонт. Покрасили, побелили. Но, когда на улице не очень шумели и в коридоре никто не разговаривал, слышно было, как работают рассыпанные весной приёмнички. Где-то они ещё оставались! Звук был очень тихий и потому таинственный: шёпотом говорила женщина и тревожно играла далёкая музыка.
Прогнозирующая машина выглядит вполне благообразно. Гладкая зелёная панель из стеклопластика поднимается от пола до потолка, оставляя узкий проход к окну. Начинка машины находится там, за панелью, а на самой панели только щит с двумя десятками обычных контрольных приборов и стандартным акустическим блоком от давно устаревшего электронного анализатора «Брянск».
— Летом я кое-что разобрал, — говорит Антенна, — сейчас она не работает, но решение записано на магнитофоне, мы прокрутим.
— Решение… Слушай, оно без всех этих условных нуль-транспортировок, настоящее решение?
— Да. Она выдала отличную идею, совершенно неожиданную. Конечно, это лишь идея, но…
— А зачем понадобилось разбирать?
— Ну… Она прогнозировала только конечный результат.
Ах, какая нехорошая машина! Она прогнозировала только конечный результат. Всё-таки Антенна варвар.