Ричи поставил машину около него, и они вышли и направились к ограждению — тому же самому старому ограждению — и посмотрели вниз.
Тот же самый старый Барренс.
Он, казалось, не изменился за последние двадцать семь лет; Биллу переход, сделанный здесь и ставший единственной новой приметой местности, казался нереальным, чем-то таким же эфемерным, как живопись на стекле или как эффект проекции заднего экрана в кино. Корявые старые деревья и кустарники мерцали во вьющемся тумане, и Билл подумал:
— Пппошли, — сказал он и забрался на перила. Они спустились за ним на насыпь, по которой были разбросаны щебень и галька. Когда они добрались до низины, Билл автоматически поискал глазами Сильвера и затем рассмеялся над собой. Сильвер стоял у стены в гараже Майка. Казалось, Сильвер вообще не играл здесь никакой роли, хотя это было странно после всей той истории с его появлением.
— Введи ннас ттуда, — сказал Билл Бену.
Бен посмотрел на него, и Билл прочитал в его глазах мысль:
Тропа —
Они подошли к прогалине, где был их штаб, но теперь здесь вообще не было никакой прогалины. Чахлые кусты и сосны еще раз подтвердили все это.
— Смотрите, — прошептал Бен и пересек прогалину (в их памяти это было все-таки здесь, просто перекрыто еще одним слоем живописи на стекле).
Он за что-то дернул. Это была дверь красного дерева, которую они нашли на краю свалки, дверь, которую они использовали, чтобы доделать крышу клуба. Теперь она валялась в стороне и выглядела так, будто ее не касались десять лет или больше. Вьюнок прочно обосновался на грязной поверхности.
— Оставь ее в покое, Соломенная Голова, — пробормотал Ричи. — Она уже старая.
— Введи ннас ттуда, Бен, — повторил сзади Билл. Поэтому они пошли за ним к Кендускеагу, держась влево от прогалины, которой больше не существовало. Звук текущей воды становился громче, и они чуть не упали в Кендускеаг, перед тем как увидели его: разросшаяся листва стеной загораживала край насыпи. Край этот осыпался под каблуками ковбойских ботинок Бена, и Билл схватил его за шиворот.
— Спасибо, — сказал Бен.
Бен кивнул и повел их по заросшему берегу, пробираясь сквозь лабиринты кустарников, думая, насколько легче это было, когда у вас было только четыре фута пять дюймов роста и вы могли пройти под любым кустом, любыми зарослями (зарослями в сознании, также зарослями на пути, предположил он) одним небрежным рывком.
Его нога наткнулась на что-то, и он свалился с глухим звуком, чуть не ударившись головой о бетонный цилиндр насосной установки. Она была почти похоронена в углублении, заросшем кустами ежевики. Когда он снова встал на ноги, он понял, что его лицо, руки, кисти исполосованы колючками ежевики в двух десятках мест.
— Да хоть бы и в тридцати местах, — сказал он, чувствуя, как по щекам бежит кровь.
— Что? — спросил Эдди.
— Ничего.
Он наклонился, чтобы посмотреть, что такое торчит. Наверное, корень.
Но это был не корень. Это была железная крышка люка. Кто-то откинул ее.
Но он понял, что это безумие, даже перед тем как увидел через ржавчину свежие параллельные царапины на металле. Насос в тот день не работал. Рано или поздно кто-то пришел бы, чтобы отремонтировать его, и положил бы крышку на место.