Я вымучила из себя улыбку, хотя на деле мне хотелось треснуть женщину за непунктуальность.
— Да так, зашла вот бланк больничный занести.
— Вот как! — слащаво протянула она, а у меня от этого ванильно-сахарного голоска аж зубы свело. — Ну так положи на стол, я все сделаю потом.
Класть что-либо на стол Натальи Васильевны мне не хотелось. «Почему?» — спросите вы. Что ж… Если коротко — потому что более захламленного пространства я в жизни не видела.
А если чуть подробнее… На этом прекрасном столе нагромождения кружек разной степени загрязненности соседствовали со стопками из конфетных коробок такой же разной степени наполненности и открытости; папки с документами, дополняя эту потрясающую картину, были разбросаны абы как — если у них и была какая-то система расстановки, мол, отчету за тринадцатый год самое место рядом с банановыми шкурками, я ее не знала и знать не хотела; на полках со старой не оцифрованной документацией творилось тоже нечто странное: они больше напоминали полки в магазине детских игрушек, чем шкаф бухгалтера. Так что огромный плюшевый медведь, которого бухгалтерша посадила на стул для посетителей, вписался в интерьер так, словно всегда здесь был. А еще у бухгалтерши был огромный розовый коврик под столом с таким длинным ворсом, что, казалось, он, как плотоядное растение, пытается съесть ноги человека, которые на нем стоят.
— Вы его сразу прикрепите к делу, — попросила я, примастив зелененький бланк на закрытой коробке конфет.
Наталья Васильевна недовольно на меня посмотрела, мол, с чего ты решила, деточка, что можешь мне указывать, и, прежде чем она успела мне что-то сказать, я состроила самые трогательные глаза и разыграла свою самую любимую карту.
— Мне-то все равно, а Психчинский мне бучу устроит, — я стянула солнцезащитные очки: на глазах уже стояли слезы, а солнцезащитный крем спрятать фингал не мог. — Ме… меня ударили… дали больничный… а Психчинскому… ему — представляете — все равно! Говорит, закрывай больничный — и работай!
Положа руку на сердце, могу сознаться: я грешный человек и валю на Психчинского все, что можно валить. Ну грех этим не пользоваться, когда имя начальника работает, как волшебная палочка. Тем более что этот образ он создал сам — я лишь добавила несколько штрихов для пущей атмосферы.
Глаза у Натальи Васильевны стали как блюдца.
— Я надеюсь, это не он тебя? — спросила бухгалтерша, умело орудуя на полках в поисках моего дела.
Я, уже наученная горьким опытом, ответила:
— Нет-нет! Что вы! Сергей Павлович не такой, он только словесно унижать людей может, — еще и носом шмыгнула, размазывая слезы по щекам.
— Дела… — протянула Наталья Васильевна, таки найдя мою папочку и прикрепив туда больничный. — Если что, ты даже не думай молчать! Сразу ко мне приходи: мы на него такую заяву накатаем — по судам бегать замучается!
Она по-доброму потрепала меня по плечу, еще и шоколадку вручила для бедной Саши, чтобы она не грустила. Вообще Наталье Васильевне давно пора бы стать бабушкой, потому что она всех пытается закормить. Тем более что сладкого у нее в достатке, потому что с бухгалтерией вопросы решать приходится часто, а шоколадка, как говорится, не взятка, а весомый аргумент.
А покушать я люблю. Много и вкусно. Не зря же я объедузер все-таки?
В свой кабинет я вошла уже без слез, по дороге вытерев их рукавом блузки. Благо я сегодня не красила глаза, потому что проспала и вылетела из дома, как черт из табакерки — даже прогревать машину не стала, так что полпути до работы я обливалась потом и наслаждалась жарким воздухом, попутно матеря будильник на чем свет стоит.
Вообще, писать рассказы до поздний ночи, когда тебе завтра на работу, не лучшее решение, собственно как и читать их. Но, сами понимаете, я периодически этим грешу.
В кабинете меня ждал букет. Огромный букет ромашек. Правда, ждал он не меня, а Ташу, потому что стоял он на Ташином столе.
Что ж… похоже, сегодня день подарков для Наталий.
Поддавшись свойственному мне любопытству, я залезла в записочку. И знаете, что там было?
«Я буду ждать тебя, пока не иссохнут океаны. Твой Н.»
Да это же слащаво-романтичное послание от Хохмина! Из этой короткой записки я сделала два вывода: во-первых, Никита романтик — причем искусственно выведенный романтическими комедиями, — а во-вторых, Таша явно до сих пор не согласилась на свадьбу.
Записочку я вернула на место, а рядом с букетом положила шоколадку, на которой маркером вывела:
«Присоединяюсь к вышесказанному. Твоя С.»
Идиотская выходка, на самом-то деле, но настроение она мне подняла знатно. Как и смех Таши, когда она пришла и заметила наши с Никитой подарки.
— Я так понимаю, «С» значит «Саша»?
— В точку, — уверенно кивнула я, откинувшись на спинку кресла. — Опаздываешь. А я тут сижу, между прочим. Жду. Океаны, правда, пока не иссохлись, но я все равно жду.
— Меня или иссушения океанов? — улыбнулась Таша, с легкостью соскочив на тропу ироничного диалога. Однако в воздухе все равно чувствовалось какое-то напряжение.