Онича

Гостям подали легкое угощение на веранде, в тени, большие блюда с фуфу[17] и жареной бараниной, сок гуайявы с колотым льдом. Длинный, накрытый белой скатертью стол украшали букеты цветов, расставленные самой женой резидента. Гости громко говорили, раскатисто смеялись, но May не могла отвести глаз от группы каторжников, которые начали копать землю на другом конце сада. Надзиратели освободили их от длинной цепи, но оставили в ножных кандалах. Кирками и лопатами заключенные обнажали красную землю, там, где Симпсон наметил устроить бассейн. Это было ужасно. May не слышала ничего, кроме ударов по отвердевшей земле, тяжелого дыхания, звяканья кандалов на лодыжках. Чувствовала, как у нее сжимается горло, словно она вот-вот заплачет. Смотрела на англичан вокруг белоснежного стола, озиралась, ища Джеффри. Но никто не обращал на нее внимания, женщины продолжали есть и смеяться. Лишь взгляд Джеральда Симпсона на мгновение остановился на ней. В его глазах за стеклами очков мелькнул странный проблеск. Он вытер свои светлые усики салфеткой. May почувствовала такую ненависть, что была вынуждена отвернуться.

В конце сада, рядом с решеткой, которая стала загоном, чернокожие жарились на солнце, пот сверкал на их спинах, плечах. По-прежнему слышалось их дыхание, какое-то натужное уханье всякий раз, когда они били по земле.

Внезапно May встала и дрожавшим от гнева голосом, со своим забавным французско-итальянским акцентом, с которым говорила по-английски, воскликнула:

— Но им же надо поесть и попить! Смотрите, эти бедные люди голодны и мучаются от жажды! — «Люди» она сказала на пиджине — fellow.

Наступило ошеломленное молчание, на какое-то время все лица повернулись к ней. Гости уставились на May, даже Джеффри смотрел с изумлением, она видела его красное лицо, рот с опущенными книзу уголками, сжатые руки на столе.

Джеральд Симпсон первым пришел в себя и сказал просто:

— Ах да, совершенно верно, полагаю…

Он позвал боя, дал ему приказ. Через мгновение надзиратели увели каторжников с глаз долой, за дом. D. О. сказал с иронией, глядя на May:

— Ну что ж, так будет лучше, не правда ли? Они и впрямь чертовски шумели. Теперь мы тоже сможем передохнуть.

Гости учтиво засмеялись. Мужчины продолжили говорить, пить свой кофе и курить сигары, сидя в плетеных креслах в конце веранды. Женщины остались вокруг стола, болтать с м-с Ралли.

Тогда Джеффри взял May за руку и отвез домой в своем «форде», гоня во всю мочь по пустынной дороге. Насчет каторжников не сказал и слова. Но после этого никогда больше не просил ее пойти с ним к D. О. или к резиденту. А еще Джеральд Симпсон, случайно встречая May на улице или на Пристани, здоровался очень холодно, и его голубовато-стальной взгляд не выражал ничего, будто он чувствовал себя обязанным выказать легкое презрение.

* * *

Солнце обжигало красную землю. Это Финтану показал Бони. Он отыскивал на берегу Омеруна самую красную землю и приносил ее, совсем мокрую, напихав в старые штаны с завязанными брючинами. На прогалине, в тени купы деревьев, дети разрезали землю, лепили из нее всякую всячину и ставили сушиться на солнце. Горшки, тарелки, чашки, кукол, маски и статуэтки. Финтан лепил животных: лошадей, слонов, крокодилов. Бони больше нравилось лепить мужчин и женщин, стоящих на земляном подножии, с позвоночником из сучка и волосами из сухой травы. Он подробно воспроизводил черты лица, миндалевидные глаза, нос, рот, пальцы на руках и на ногах. Мужчинам делал задранный кверху член, женщинам — соски на грудях и лобок в виде треугольника с прорезью. Это их веселило.

Однажды, когда они вместе мочились в высокой траве, Финтан увидел пенис Бони — длинный, с красным, словно рана, кончиком. Он в первый раз видел обрезанный член.

Бони мочился на корточках, как девчонка. Поскольку Финтан делал это стоя, Бони стал потешаться над ним. Сказал: «Cheese». Потом часто повторял это, когда Финтан делал что-то, что ему не нравилось. «Что значит cheese, May?» — «Сыр по-английски». Однако это ничего не объясняло. Позже Бони сказал, что необрезанные члены всегда грязные, под кожицей непременно есть что-то похожее на сыр.

Послеполуденные часы скользили вместе с солнцем по цементному полу террасы. Финтан приносил сюда статуэтки и горшки для обжига и смотрел на них так долго, что всё становилось черным и обугленным, вроде теней на снегу.