One Two Three Four. «Битлз» в ритме времени

Спустя девятнадцать лет, в декабрьском выпуске журнала «Q» за 1988 год, Йоко беседовала с журналистом Томом Гиббертом о наследии акций протеста, во время которых они с Джоном не вылезали из постели «за мир».

Гибберт: Вы оглядываетесь на эти акции с гордостью?

Йоко: О да! С гордостью и огромной радостью. Это же было благословение. Тогда люди смеялись над нами, а мы надеялись, что они станут смеяться вместе с нами, но не сложилось. Но в конце концов все это возымело эффект: в прошлом году, когда Рейган с Горбачевым обменялись рукопожатием на саммите[891], я почувствовала, что, ну, мы с Джоном как-то причастны к этому.

141

Шестого декабря 1969 года мой отец подошел к гостинице «Булл» в Лонг-Мелфорде, в графстве Саффолк, и в дверях столкнулся с Джоном и Йоко, которые как раз выходили.

Мне, двенадцатилетнему, разница в возрасте между отцом и Джоном казалась едва не столетней, хотя на самом деле их разделяло всего двадцать лет: отцу (родившемуся в 1920-м) тогда было сорок девять, а Джону (рожденному в 1940-м) двадцать девять. Как ни странно, моя мать (родившаяся в 1930-м) была и остается всего на три года старше Йоко.

Мой отец приехал в Саффолк пострелять голубей. Джон и Йоко приехали в Саффолк снять фильм «Апофеоз № 2»(«Apotheosis no. 2».). В нем был эпизод, где с площади очаровательной средневековой деревушки Лавенем взлетает огромный воздушный шар. В те дни Джон и Йоко, еще будучи в центре внимания, на съемках собственных фильмов сами нередко служили объектами съемки. На этот раз их снимала Би-би-си, для документального фильма «24 часа: Мир Джона и Йоко» («24 Hours: The World of John and Yoko».).

Этот фильм выложен на «Ютьюбе»: Джон и Йоко заселяются в гостиницу «Булл» (назвавшись «мистер и миссис Смит»), пьют чай в постели, а потом в белом «роллс-ройсе» едут сквозь снег из Лонг-Мелфорда в Лавенем. В самом начале есть жутковатый эпизод, когда Джон, в кровати другой гостиницы, зачитывает Йоко письмо:

Уважаемый мистер Леннон!

По сведениям, полученным посредством доски Уиджа, на вас будет совершено покушение. Это сообщил мне дух Брайана Эпстайна.

Джон и Йоко смеются.

В Лавенеме они сидят на заснеженной скамейке, глядят в никуда, укутанные в черное, так что видны только носы и глаза. В это время в небо поднимается громадный оранжевый шар. Помню, в передаче Би-би-си «На вершине популярности» это видео показывали клипом к синглу «Instant Karma».

Дверной проем гостиницы «Булл» был достаточно широк: отец прошел бы без помех, да и Джон бок о бок с Йоко тоже, а вот троим разом было не протиснуться. «Я не уступил», — с гордостью рассказывал потом папа. В конце концов Джон и Йоко посторонились, но — как следовало из триумфального папиного рассказа — не без борьбы.

В те дни разница в возрасте часто становилась проблемой, особенно когда речь заходила о Джоне с Йоко. Старшее поколение подозревало, что они что-то замышляют, что-то скрывают, хотя что именно — толком никто не знал. В статье для «Дейли телеграф» мой будущий тесть Колин Уэлч (родившийся в 1924 году) попытался сформулировать эти подозрения. ««Битлз» и молодежь как будто говорили на собственном, тайном языке, исполненном зловещего смысла для них, но непонятого остальным», — писал он спустя годы. Для него «Битлз» к концу 60-х превратились «из простых эстрадных исполнителей в кумиров и пророков, в героев и философов целого поколения, a дешевые триумфы, политическое позерство, узость «мышления» и сентиментальная чувствительность сделали их образцами для подражания». Они были, писал он, Крысоловами, уводящими детей от родителей. «В их мире совершенно отсутствуют надоевшие добродетели, как воинские, так и супружеские; в нем нет верности, сдержанности, бережливости, трезвости, вкуса и дисциплины, всех тех нравственных ценностей, которые ассоциируются с усердным трудом, с упорным обретением знаний, навыков и квалификации. Все это уступило место декадентскому самовыражению, которое ничего не выражает, потому что не обладает умениями что-либо выражать».

Водоразделом стала, конечно же, Вторая мировая. Девятнадцатилетний Джон развлекался, исполняя скиффл с группой The Quarrymen в клубе «Касба». Мой отец в его возрасте вступил в Королевский полк камеронских горцев, шесть лет провел на фронте, был ранен в Нормандии, потерял единственного брата в Салерно. Двадцатилетний Колин тоже сражался в Нормандии; за десять месяцев военных действий его батальон Королевского Уорикширского полка потерял 170 процентов исходного состава. «Нормандия пахла смертью… гигантская бойня, кругом трупы — люди, животные, враги, наши, французы… и никого не похоронишь… окоченевшие и распухшие тела, припорошенные меловой пылью или облепленные грязью, с размозженными головами, жутко обезображенные, обсиженные мухами, гниющие, испускающие незабываемую, кошмарную сладковато-кислую вонь».