Онассис. Проклятие богини

С небрежностью и иронией относился Висконти к чувствам Марии. Однажды прямо во время представления «Травиаты» она настолько яростно и срочно возжелала увидеть своего бога, что, из последних сил допев до антракта, выскочила из театра и, как была, в ярком гриме, в сценическом платье, на глазах у изумлённых прохожих помчалась по улице в ресторан «Биффи», где перед отъездом в Рим ужинал с очередным любовником Висконти.

«Слава богу, „Биффи“ находился неподалёку от Ла Скала, — вспоминал потом Висконти. — Но в принципе могло быть и хуже. Представляете, если бы она ворвалась в ресторан в ночной рубашке, которую носит Виолетта в последнем акте!»

Она преследовала кумира повсюду. Однажды в том же «Биффи» Висконти признался, что в сексуальном аспекте женщины его не интересуют и она напрасно себя изводит, сходит с ума и ревнует: да, он гомосексуалист и не представляет жизни и творчества без мужчин. Но она продолжала его преследовать, следить за ним и устраивать сцены ревности за кулисами, в гостиницах, в ресторанах, где угодно — однажды в самолёте, на высоте семь тысяч метров, Мария, разругавшись с режиссёром из-за стройного голубоглазого стюарда, которого откровенно обхаживал Висконти, устроила истерику и потребовала немедленно выпустить её из лайнера…

Она ревновала его к водителям такси, к официантам, к полицейским, к футболистам (Висконти менял партнёров «как перчатки»)… Но особенно, конечно, к коллегам — в частности, к молодому тенору Франко Корелли, исполнявшему одну из партий в «Весталке».

«Мария, — вспоминал Висконти, — ненавидела Корелли из-за того, что тот был красив. Это действовало ей на нервы. Она постоянно следила за тем, чтобы я не уделял ему внимания больше, чем ей». Когда у режиссёра завязался роман с Леонардом Бернстайном, дирижировавшим оркестром в опере «Сомнамбула», Мария вообще не давала мужчинам уединяться: она появлялась, «словно античная статуя, размахивающая карающим мечом». Висконти рассказывал, как однажды утром зашёл к ней в номер миланского «Гранд-отеля» с Леонардом Бернстайном: «Когда пришло время уходить, мы сказали: „Чао, Мария, доброго тебе здоровья“ и направились к двери. „Останься здесь, Лукино! — потребовала она, обращаясь ко мне. — Я не хочу, чтобы ты ушёл вместе с Лени!“». Но мужчины, рассмеявшись, вышли из номера. Мария обнажённая вскочила с постели и бросилась вслед за ними…

Позже Мария, до 32-летнего возраста совершенно не умевшая скрывать эмоции, научилась даже нехитро интриговать. Она сошлась с совсем молодым тогда ассистентом Висконти, режиссером Франко Дзеффирелли, уже растленным маэстро, но окончательно не определившимся со своей сексуальной ориентацией. Висконти ревновал, но всем своим видом показывал, что речь идёт исключительно о профессиональной ревности. Марию это тешило.

«Дзеффирелли в опере Россини „Турок в Италии“, поставленной в промежутке между двумя спектаклями Висконти, — пишет К. Дюфрен, — открыл нам совсем другую Каллас — смешливую, спокойную, избавившуюся от вспышек гнева… Дзеффирелли сумел добиться не только успеха у публики, но и расположения самой Каллас. И этого не мог простить своему ученику Висконти. „Декоратор? Да! — восклицал маэстро. — Режиссёр-постановщик? Никогда!“».

Дошло до того, что маэстро, вдруг отменив репетиции, умыкнул у Каллас своего юного любовника, с которым накануне едва не подрался на лестнице перед входом в театр «Пикколо», и они вместе отправились на Апрельскую ярмарку в Севилью, откуда присылали Каллас дразнящие открытки: «Марии — с приветом от любящих её Лукино и Франко».

И всё же Висконти непрестанно восхищался своей примадонной.

«Какое отличие от любой другой певицы старой школы! — вспоминал потом он. — Эбе Стиньяни, например, в роли Весталки со своими двумя или тремя жестами имела самый жалкий вид. На сцене она выглядела, как уборщица! Мария, напротив, постоянно училась и творчески росла. Стоило один раз указать ей нужное направление, как она, наделённая от природы удивительным артистическим чутьём, всегда оправдывала и превосходила возлагавшиеся на неё надежды. Что я помню о ней во время репетиций? Красоту… Яркость образа, экспрессию, всё… Она была феноменом… Едва ли не отклонением от нормы. Из тех актрис, которые исчезли навсегда…»

«Я поставил „Травиату“ для неё так, как это себе представлял. Надо служить Каллас… Мы перенесли действие оперы в 1875 год, в конец XIX века. Почему? Потому что Марии будут необычайно к лицу костюмы той эпохи. Затянутая в узкий корсет, высокая и стройная, в платье, подчёркивающем талию, с турнюром и длинным шлейфом, она будет неотразимой…»

Онассис старался не пропускать её спектаклей.

7