Она уже мертва

– Просто никому не говори о том, что ты слышала.

– Даже Парвати?

– Парвати – особенно. Обещаешь?

Белка быстро и часто закивала головой в знак согласия.

– Вот и умница. А теперь – беги.

– Куда?

– Ну-у… Чем ты обычно занимаешься в это время?

В это время Белка обычно думает о Сереже, если находится вдали от него. Но даже если находится рядом, в поле зрения японской грамматики, – все равно думает о нем. И еще немного – о маме и папе, но о Сереже все-таки больше. Говорить об этом Повелителю кузнечиков она не станет, хотя не мешало бы узнать: если он такой всесильный, почему бы ему не вернуть Асту на место? И тогда все проблемы отпали бы сами собой. И Парвати перестала бы хмуриться.

– Помнишь того кузнечика? – спросила Белка.

– Какого?

– Того, который исчез. Когда ты дунул на него. Помнишь?

– Что-то припоминаю, – Сережа дернул себя за ухо той самой рукой, которая когда-то стала последним прибежищем кузнечика.

– С ним ведь ничего страшного не случилось?

– Нет, конечно.

– И ты мог бы вернуть его обратно?

– Наверное.

– Тогда верни обратно Асту.

– Видишь ли, Бельч… С людьми все обстоит сложнее, чем с кузнечиками. Намного, намного сложнее.

– Но ведь она вернется?

– Не сомневайся. И не забудь про наш уговор. Никому?

– Никому! – клятвенно пообещала Белка, для убедительности приложив палец к губам.

Сережа потрепал Белку по голове (совсем как маленькую, фу-у!), поднялся с крыльца и направился в дом – туда, где десять минут назад скрылась Парвати. Белка могла бы последовать за ним и наверняка услышала бы что-нибудь интересное, что-то, что касается возвращения Асты, один бог хорошо, а два лучше. И вообще, если сложить силы обоих, то о русалке-оборотне можно не беспокоиться.

Но Белка все равно беспокоилась.

Она снова заглянула в беседку и снова взяла «Анжелику» в руки. И аккуратно полистала страницы – открытки с корабликом, маяком и вольноотпущенным якорем на нейлоновой ленте не было! Белка даже ногой топнула от такой несправедливости: вот и будь после этого хорошей девочкой, никаких ощутимых радостей это не приносит. Обязательно найдется кто-то похуже и понаглей – ему-то и достанется все! Лишь одно успокаивает – Аста вернется, а она обязательно вернется, так сказал Сережа; она вернется и выведет воришку на чистую воду.

Вот бы поприсутствовать при этом!

Аста умеет жалить в самое сердце, от воришки мокрого места не останется.

Ноябрь. Полина

– Ну, как там она? – спросил Шило.

Никита покачал головой и вздохнул:

– Получше. Просила не беспокоить ее. Когда придет в себя окончательно – спустится к нам. Но сейчас лучше ее не трогать.

– Так и не сказала, что произошло?

– Нет.

Шило хрустнул пальцами и задал вопрос, который все это время мучил его:

– Это ведь… не из-за меня?

– Не думаю, что из-за тебя. Говорю же, с ней и раньше такое случалось. Падает в обморок на пустом месте, потом долго приходит в себя. Отмалчивается, страдает. Никого не хочет видеть. Правда, длится это недолго. Несколько часов, максимум – сутки. А потом все снова входит в колею, и Алька оживает. Становится веселой и забавной, как прежде…

– А что говорят врачи? – осторожно спросила Полина. – Как они объясняют ее обмороки и странности в поведении?

– Никак, – Никита нахмурился. – Отсылают к психологам, но она терпеть не может психологов. И к психотерапевту ее не затащишь.

– Хотя бы можно выявить закономерность этих приступов?

– Нет никакой закономерности… Во всяком случае, так утверждает она. А я надеюсь, рано или поздно все закончится. И… еще одна просьба ко всем… Особенно к тебе, Маш. Когда Аля вернется сюда, не стоит напоминать ей о случившемся.

Маш неопределенно хмыкнула, пожала плечами, но рта так и не раскрыла: поди узнай, что означает эта неопределенность. А уж Никита – последний человек, к которому она прислушается, если она вообще способна прислушиваться.

Каждый здесь – сам за себя.

Каждый – сам за себя, хотя Ростик и Шило – очень симпатичные молодые люди. Аля и Никита – милы, а Тата – и вовсе притягательна. Примерно так думала Полина, наблюдая за своими родственниками. Теми, кто еще оставался в гостиной: внезапно исчезнувшая Тата не появилась, Лёка тоже куда-то сгинул, и никто даже приблизительно не мог сказать, где он находится сейчас. Его отсутствие привносило в атмосферу гостиной нервозность – неявную, но ощутимую.

И еще – куда-то подевалась стрекоза из жестянки. Последним, кто держал ее в руках, был Шило, но он напрочь не помнил, куда сунул несчастное засушенное насекомое.

– Наверное, обронил, – сказал он Полине. – Надо пошарить на полу, наверняка найдется.

Но стрекоза так и не нашлась – ни на ковре, ни в щелях между половицами. Не нашлось ничего, что хотя бы отдаленно напоминало о ней: оторванное брюшко, обломок крыла.

– Куда же она подевалась? – в сердцах воскликнула Полина, ползая на коленях под столом.

– Далась тебе эта мумия. Черт бы с ней. Нашла о чем горевать.