Она уже мертва

Жаль, что Белка не знает английского! Изучать его она начнет лишь в этом году, не то что МашМиш, жаждущие перебраться туда, где все только на нем и изъясняются! МашМиш часто говорят друг другу «о’кей», а всем остальным – «хай!», что означает «привет». А вот из уст Асты Белка не слышала ни одного английского слова, для того чтобы произвести впечатление, ей вполне хватает эстонских.

Внутренности открытки оказались не менее впечатляющими, они напомнили Белке чудесные раскладывающиеся книжки со множеством мелких деталей. Формат открытки не позволял впихнуть «множество», но и того, что имелось, было вполне достаточно:

– кораблик с двумя парусами. Один парус – полосатый, как тельняшка, а к другому приклеено маленькое бумажное сердечко;

– веселый и тоже полосатый сине-белый маяк с красной шляпкой;

– чайки, именно такие, как их обычно рисует Белка и любой другой, не слишком выдающийся художник, – две галочки на открыточном небе;

– три ряда волн, кораблик прикреплен к среднему.

Белке так понравилась открытка, что она несколько секунд раздумывала: не присвоить ли ее себе? Вдруг Аста не заметит пропажи?

Еще как заметит! Устроит скандал и со всей своей эстонской дотошностью заставит Парвати провести допрос с пристрастием. Или сама его учинит – и Белка обязательно расколется. Покраснеет, зашмыгает носом и расколется! И все оставшееся лето будет ходить с клеймом воришки.

Нет уж!

Вздохнув, девочка сунула открытку обратно в книгу и побежала к калитке.

Калитка была не заперта, чему Белка мимоходом удивилась: отличающаяся любовью к порядку Аста всегда закрывает ее на щеколду, а тут, пожалуйста, заходите, люди добрые, берите все, что вашей душеньке угодно!..

За калиткой Белку встретил такой же едва заметный туман, который укутывал стволы яблонь и слив в саду. Теперь туман стелился по земле, а его огромные языки лизали колеса машины, что стояла напротив дачи Егора. Спустя минуту показался и сам Егор с чемоданом в руках и с кассетником на плече. Выскочивший из машины дядька в сбитой на затылок фуражке открыл багажник, Егор погрузил туда чемодан и кассетник и сел на переднее сиденье. Авто, мигнув красно-желтыми веселыми огоньками, сорвалось с места и скрылось за поворотом.

Это не очень-то напоминало бегство, подумаешь – у москвича кончились каникулы, и он просто покидает дачу, но Белка призадумалась. Знает ли об отъезде Аста? Если знает – почему не проводила своего дружка?

Может, они попрощались накануне – вечером или ночью?

Наверное, так и есть, но расспрашивать Асту она не станет. А вот кто точно порадуется – так это МашМиш. Еще бы, их главный раздражитель отбыл восвояси, и ненавистная эстонка снова осталась в одиночестве.

Первым, на кого Белка наткнулась, вернувшись на участок, был Лёка. Он уже вывел из сарайчика Саладина и теперь запрягал его в телегу.

– Привет, – сказала Белка. – Куда-то собираешься?

– Лёка едет в поселок, – коротко ответил Лека.

– Можно мне с тобой?

Лёкина голова закачалась, как у китайского болванчика, и это могло означать все, что угодно, в диапазоне от «да» до «нет», с промежуточной остановкой «как хочешь». Белка решила остановиться на «да» и взобралась на телегу. Обычно мягкие от лежащего под ними сена ковры неожиданно спружинили, но так даже лучше, подумала Белка.

– А зачем тебе в поселок? – спросила она, когда они покинули участок и неспешно двинулись в ту же сторону, куда укатило авто.

Придержав поводья, Лёка достал из нагрудного кармана бумажку и без всякого выражения прочел по складам:

– Молоко, творог, сметана, бычки – три килограмма…

Все понятно, Лёка намерен посетить местный базарчик, только там можно купить все это. Привалившись к спине брата, крепкой и шершавой, как ракушечник, Белка сказала:

– А москвич уехал. Только что, я сама видела. Аста, наверное, расстроилась…

Лёка легонько стеганул Саладина хлыстом, непонятно, зачем это ему понадобилось: лошадь и без того с энтузиазмом трусила по каменистой дороге.

– А ты бы хотел заиметь мотоцикл, Лёка? Или машину?

– Лёка любит лошадей.

– А Сережу? – произнеся это, Белка удивилась сама себе. Вернее – вопросу, соскользнувшему с перекладины ее губ и оказавшемуся на воле. Еще секунду назад она не собиралась расспрашивать Лёку о Сереже, – но взяла и спросила. О чем это говорит?

О том, что она думает о Сереже даже тогда, когда не думает о нем!

– Сережа – хороший.

– Лучший! – в голосе Белки послышался вызов.

Простодушный человек Лёка вызова не принял:

– Лучший.

– Он очень добрый.

– Да.

– И самый умный.

– Да.

– Видел, сколько у него книжек?

– Да. Сережа обо всех заботится. Он нас защитит.