Дождалась! Дождалась! Теперь всё наладится, теперь будет как прежде! Анна будет бежать на работу, торопя себя: скорее, скорее добраться, увидеть, говорить, молчать рядом, близко от него, в одном, одном (!) пространстве. После работы она не будет спешить уходить, нет. Зачем? Пётр здесь, значит, и её жизнь здесь! Она живёт и дышит, только когда видит его, чувствует его, а там, где нет его, у неё нет и жизни. Одинокими длинными вечерами она будет медленно-медленно идти с работы, чтобы тянуть время, чтобы устать от дороги, прийти домой-поесть-принять душ-упасть в кровать-уснуть, чтобы скорее, скорее настало утро.
Вернулся! Вернулся! Вот он идет по коридору, вот она его видит через стеклянные перегородки, ещё несколько секунд и она будет смотреть в его серые глаза, улыбаться ему, знать, что он здесь, пусть и за стенкой, но здесь, рядом с ней… хотя бы до конца рабочего дня.
И она заговорит, заболтает свою совесть, сумеет её выключить, хоть ненадолго, хоть на время!.. Зачем она читала эти книжки с идеальными героями, с их всегда правильными поступками?.. – они не сделали её счастливой!.. Зачем давала себе в юности жесткие обеты – никогда-никогда!.. никогда не влюбляться в женатых, в чужих мужчин?!.. Жизнь не любит обетов…
Зачем была в себе так уверена?..
Вот он, её грешная, виноватая любовь, вот он чужой мужчина – сидит напротив, смотрит чудесными серыми, любимыми глазами внутрь её обмеревшей души.
– Я знаю, что тебе сейчас будет больно, но я принял решение: не резать хвост кошке по кусочкам, отрубить сразу. Нам надо расстаться. Осторожнее!.. он же горячий!..
Рука Анны дернулась, и кофе из чашки вылетело на свободу, окрашивая коричневыми пятнами безупречную голубизну рубашки Петра.
– Ну вот… теперь рубашку стирать… Не знаешь, кофе отстирывается?..
Как это называется в книжках?.. Комок к горлу?.. ни вздохнуть, ни выдохнуть… внутри только задавленный крик…
– Если хочешь мне что-то сказать, скажи, но смысла обсуждать я не вижу.
–… один вопрос… Почему?
– Почему?.. Да всё банально: не хочу тебя дальше обманывать, не хочу держать при себе. Ты же как пристёгнутая к моей ноге! У тебя есть своя жизнь, вот и вспомни о ней, наконец! Я не буду разводиться, ты это прекрасно знаешь! Да, любовь есть, это не мираж, и она никуда не делась. Я тебя люблю, это правда. Но я не хочу за тебя нести ответственность, извини. Я устал.
Петр посмотрел на пятна на рубашке, на застывшую Анну, на залитый столик и коротко кивнул.
– И ещё… Один совет напоследок, вдруг пригодится… Отомри, пожалуйста!.. Эмоции! Эмоции! Живи эмоциями!.. Голова мужчины обязана быть холодной, я так считаю. Но женщина… Женщина должна быть тёплой, живой. Я смирился, чего уж… Но мне надоело вдувать в тебя жизнь… Найди себя, полюби себя, наслаждайся собой!.. Заживи своей жизнью, наконец! Ты такая классная, но ни знать, ни верить в это не хочешь… Ну, на этом и расстанемся. Пошёл отстирывать рубашку.
Пётр поднялся из-за столика.
–… что случилось там, в твоём отпуске? – голос Анну подвёл.
– Да ничего, собственно, не случилось. Отдохнул и решил. Прости.
Пётр отошёл от столика, но вернулся, хлопнул негромко большой ладонью по столу.
– Да, ещё одно… Ты уволена за срыв заказа, – повернулся и вышел из кафе.
Дурной сон не обманул.
Почему же она опять не поверила себе?.. Не поверила предчувствиям, верной, редко подводящей интуиции?.. Зачем уговорила себя, что сны – враньё, небылицы, думать забудь, дыши ровнее, всё будет хо-ро-шо… Нет, не будет хорошо. Будет, как она видела… Уже есть.
4. Анна
Кафе неспешно заполнялось. Пустых столиков становилось меньше, но к Анне никто не подсаживался. Посетители, отойдя от стойки, осматривали зал, выискивая знакомые лица и свободные места, быстро пробегались по её лицу и обходили стороной. Иногда пинали скомканную салфетку, слетевшую с неубранного стола.
«Надо бы её поднять, – думала Анна, – мешается». Слёзы капали в чашку с остатками кофе, оставляя на лице мокрую дорожку.
За окнами больших витражных окон Москву омывал дождь, прорвавшийся из низкого неба, несколько дней висевшего над городом. Дождь начался тихо, раздумывая, и постепенно набрал силу. Ручьи уже сливались в широкие потоки с запрудами, горожане искали обходные дороги.
Салфетка так и валялась на пятнистом полу.
В отсеке, отгороженном высокой прозрачной перегородкой, шумно рассаживалась компания. Несколько мужчин в деловых костюмах и две женщины, не сходные ни возрастом, ни видом, ловили на себе быстрые, недовольные взгляды – завсегдатаи маленького кафе шум не одобряли, чужое веселье редко кого радует.
Жизнь компании крутилась вокруг моложавой стройной блондинки, в которой Анна, вяло и заторможено, но всё же узнала недавнюю попутчицу в метро.
Миниатюрная черноволосая девушка-подросток с черным боевым макияжем отчаянно пыталась играть роль крупнее второй скрипки, но сражение ею было уже проиграно.