Она – его одержимость

– Нет, она умерла не из-за него, – с полуслова понимаю его вопрос, облегченно выдыхая. Робко поднимаю голову, смотрю на Аверина и …не могу прочесть его эмоций. Он внимательно разглядывает меня непроницаемым взглядом, буквально впиваясь меня глазами.

– Когда в нашей клинике ей отказали в лечении, я стучалась в двери всех больниц города. Но в каждой отказывались ее брать, придумывая мнимые причины. И, когда маме стало совсем плохо, он снова вышел на меня. И напомнил об условиях нашей сделки, – я с трудом сдерживаю слезы – воспоминания до сих пор доставляют мне много боли.

– Какие условия?

– Я должна была не просто бросить тебя, а должна была исчезнуть из твоей жизни. И из города, чтобы ты ненароком не встретился со мной, – поясняю тихо, мечтая стать ниже ростом – еще чуть-чуть, и Стас взорвется. И тогда пострадают все в радиусе минимум пятисот метров. И процесс этот необратим.

– Но ты не послушалась, – констатирует Стас, с трудом процеживая слова.

– Я не послушалась. Не думала, что после того, как я расстанусь с тобой, твой отец продолжит следить за мной. Город огромен, и вероятность нам встретиться снова равна практически нулю. Но твой отец был непреклонен.

– В этом весь он, – Стас с силой сжимает чашку с кофе, и я начинаю переживать – в таком состоянии он вполне способен раздавить тонкий фарфор. – Все должно быть по его, и все должно быть исполнено до последней мелочи.

– Да, – соглашаюсь с горечью. – Это я поняла позже. А еще…

– Что? – напрягается Стас.

– Он изменил условия сделки, – перевожу дух и продолжаю, хоть мне и неприятно об этом говорить. Потому что, несмотря ни на что, я вижу, что эти слова причиняют ему боль. Но Стас прав: пора рассказать всю правду. И сделать это было нужно еще очень давно.

– В тот день твой отец приехал с большой черной папкой. Он подготовил для нас с матерью билеты и прочие документы на выезд в клинику Израиля. И тут же на мой счет поступила внушительная сумма денег. На лечение и прочие мелкие расходы, как сказал тогда твой отец, – горечь обиды и несправедливости льется из меня рекой, и одинокая слеза капает на стол. – И мы уехали. Пойми, у меня не было тогда выбора. А взамен…твой отец попросил никогда не возвращаться и не пытаться с тобой связаться.

У меня такое ощущение, что я сознаюсь в совершении тяжкого преступления. Хотя, на самом деле, так оно и есть: ведь фактически я не только предала, но и продала свою любовь. И не знаю, поймет ли Стас…

– Ты настолько не верила в меня, что сомневалась в том, что я смогу тебя защитить перед отцом? – глухо спрашивает Стас, и я остро ощущаю всю его боль и обиду. Хочется вскочить со своего места, обнять и прижаться к нему. Чтобы чувствовал, что я в него верю, как ни в кого другого. Что я по-прежнему люблю его…

Но на самом деле я не могу пошевелить и пальцем: этот рассказ отнял у меня все силы.

– Мы улетели, – продолжаю свой рассказ, игнорируя вопрос Стаса. Скоро он сам все поймет. – Устроились в клинику и начали лечение. Вскоре я поняла, что беременна. Я хотела тебе рассказать, но…в голове всегда звучали слова твоего отца. И я молчала. Но я каждый день рассказывала Яне о тебе. Чтобы она знала, что у нее самый замечательный в мире отец.

Лечение пошло матери на пользу, речь шла даже о ремиссии. Я родила нашу дочь, надеялась, что вот, кажется, все налаживается. И так оно и было какое-то время.

Но потом в один день маме резко стало хуже. Организм погибал, и я ничего не могла сделать: у нас уже не было достаточной суммы, чтобы вытащить ее, да и врачи сказали, что она безнадежна. Мамы не стало.

Меня ничего больше не держало в чужой стране, и я решила вернуться в Россию. Я познакомилась с Асей, няней и моей единственной подругой. Рассказав ей свою историю, она убедила меня, что надо тебе рассказать о дочери. Убедила забыть страшные слова твоего отца. И я поехала к тебе в офис…

Замолкаю, переводя дух и сглатывая слезы, что, оказывается, давно ручьем текут по щекам.

– Что было потом? Что он сделал, Кира? – тихо спрашивает Стас. Он кладет свою большую ладонь поверх моей руки и сжимает ее. В шоке поднимаю на него глаза. А в них – отражение моей боли, его собственная, что сейчас сжигает его заживо изнутри, и ярость. Дикая, необузданная ярость, которую уже точно не удержать в себе.

– Как понимаешь, я до твоего офиса не добралась. Их было двое. И они меня били. Сильно. Ногами. В тот момент я боялась только одного: что моя бусинка останется совершенно одна…

Не выдерживаю, роняю голову на руки и плачу. Со слезами выпускаю все то, что тревожило. Все то, что так хотелось стереть из памяти, проведя лоботомию.

Неожиданно оказываюсь прижатой к сильному и такому родному телу. Стас обнимает меня так, как будто я собираюсь сбежать или исчезнуть. И я делаю то, о чем не могла позволить себе и мечтать: робко обнимаю в ответ и зарываюсь носом в его рубашку, вдыхая такой родной аромат. Аромат спокойствия и надежности. Уверенности в завтрашнем дне и в том, что все будет хорошо.

– Моя девочка…

– Не надо, – шепчу, мотая головой. – Я больше не хочу о нем говорить. Просто не могу.