Он уже идет

Сообразить не составило труда, а вот с подготовкой необходимых продуктов пришлось повозиться. Раз десять Шейна неспешно обходила рынок, рассматривая товар на бастах, торговых ларьках. Приценивалась, проверяла и договаривалась, чтобы в ближайшие несколько дней хозяин придерживал для нее выбранные кусочки.

Несколько раз ей на дороге попадался Мрари. Он вежливо здоровался, но не предпринимал никаких попыток завязать разговор. Беседа с чужой женой посреди рынка не подобает уважающему себя еврею.

Помимо подготовки дома, Шейна много размышляла о будущем ее с Айзиком семьи.

«Почему мы все время спорим? – думала она. – Наверное, Всевышний поэтому не послал нам ребеночка. Он не хочет, чтобы дитя росло под звуки перебранки между отцом и матерью».

– Но разве мало в Куруве многодетных семей, – возражала сама себе Шейна, – для которых ругань – это хлеб, а взаимные проклятия – вода? Почему же их Бог осчастливил потомством?

– Наверное, – отвечала себе Шейна, – у каждой пары своя судьба. Что годится одной, не подходит для другой. В Куруве такое возможно, а на Святой земле – нет.

И чем больше она думала об Айзике, чем чаще вспоминала его лицо, его улыбку, его шутки, его руки, даже его запах – тем сильнее щемило сердце.

– Он самый близкий мне человек, – повторяла Шейна. – Родителей и родственников я уже не увижу, разве что чудом, подруг тем более. Кому, кроме мужа, есть до меня дело в этом огромном мире? Кто поддержит, кто поможет, кто позаботится, если не он? Какая же я была дура, что тащила Айзика в Иерусалим! Если ему хорошо здесь – значит, и мне будет хорошо рядом с ним. Неужели из-за болтовни с подружками я заставлю его отказаться от любимого занятия? Нет, подружек я себе заведу новых, а вот море в Иерусалим не перетащить.

Злая, злая, злая! Нет тебе прощения! Пусть только Айзик вернется, пусть переступит порог, я сразу ему скажу: поступай, как знаешь. Хочешь жить в Яффо – будем жить в Яффо. Куда ты – туда и я!

За три дня до намеченного расписанием возвращения «Гока» все было готово, уложено и собрано, словно у артиллерийской команды перед началом боя. Шейна выстирала и выгладила лучшие наряды, повесила их в шкаф и принялась с нетерпением ждать новостей из порта.

Увы, все вышло по-другому. Прошел день, другой, третий после назначенного срока, но «Гок» не появлялся. Море бушевало, однако Шейна сохраняла спокойствие: задержка судна на несколько дней – вещь обычная.

«Скорее всего, – думала она, – “Гок” укрылся в какой-нибудь гавани и спокойно пережидает, когда шторм стихнет».

Шторм закончился, ветер отутюжил поверхность моря, и оно из черно-седой перекопанной волнами равнины снова превратилось в сияющее зеркало. Миновала неделя, задержка из обычной превращалась в нечто из ряда вон выходящее, но Шейна гнала от себя дурные мысли.

Утром в двери постучали. Очень робко, застенчиво, Шейне поначалу показалось, будто она ослышалась. Но нет, стук повторился, и она пошла открывать.

На пороге стоял Мрари. Вид у него было смущенный и печальный.

– Что случилось? – внезапно севшим голосом спросила Шейна. Она не хотела думать о плохом, но зло само пришло к ее дому и стояло на пороге.

– «Гок», – словно извиняясь за дурной поступок, развел руками Мрари. – Пришло известие: неделю назад он затонул в открытом море во время шторма.

– Нет! – закричала Шейна. – Нет, этого не может быть! С Айзиком ничего не случилось! Я знаю, я чувствую: он жив!

– Увы, – Мрари тяжело вздохнул и снова развел руками, – увы…

Он остался за порогом, тихонько притворив за собой дверь, а Шейна металась по комнате, не зная, как поступить. Голова не сомневалась в правдивости сообщения, но сердце отказывалось верить, сердце билось так же ровно, как до получения вести. На таком большом судне, как «Гок», несомненно, были шлюпки, кроме того, сейчас лето, вода в море теплая, можно уцепиться за обломок мачты или… ох!

Чтобы не упасть, она оперлась о стену и замерла, прижав руки к груди. От мыслей о шторме у нее начался приступ морской болезни: голова закружилась, а к горлу подступила тошнота.

Мрари засунул голову вовнутрь и негромко позвал:

– Шейна, Шейна! Я думаю, лучше всего пойти к раввину и выяснить, как нужно себя вести в таком положении.

– Да, уже иду, – Шейна решительно отогнала мысли о море, выкинула их из головы, стерла, словно грязное пятно со стола. Подойдя к двери, она заперла ее на защелку и быстро переоделась в черные одежды. Из дома Шейна вышла, закутавшись в черный платок, как и подобает вдове во время траура.

Раввин, ребе Алтер, был очень пожилым человеком. Он ходил по Яффо короткими, нервными шажками, вздрагивая, точно раненая птица. Его бессильно свисавшие руки и в самом деле напоминали перебитые крылья. Многим казалось, будто скоро они заживут, ребе Алтер расправит их и унесется в блаженную высь, полную порядка и святости.

– Ребе, как мне себя вести? – спросила Шейна. – Сидеть шиву, надрывать в знак траура одежду? Заказать кадиш по мужу? Что делать, ребе Алтер, что делать?

– Ничего, – ответил раввин, до которого уже донеслась горькая весть. – Ничего.

– Как ничего? – удивилась Шейна.