Отношения между отцом и Николаем Григорьевичем были нормальными, но я чувствовал, что отец видит перед собой генерала. А дядя относился к отцу как к ровне и никогда не сказал что-либо обидное в его адрес. Об этом и речи не могло быть, хотя отец был не святой и «святой воды» иногда перебирал. Да, то поколение осуждать нельзя. Они не просто радовались жизни, они радовались, что остались живы и раны их заживали долго. Так у моего отца ранение «закрылось» только в 1976 году.
У Николая Григорьевича тоже были ранения. Я шрамы от ран видел, когда он весной в нашем саду раздевался по пояс и прогуливался возле цветущих яблонь. Под правой лопаткой у него был большой шрам, и на мой вопрос — а еще есть? — он показал на ноге, но тот был гораздо меньше. От более детального обсуждения ранений он отшутился и сказал:
— Анатолий Иванович, потом расскажу!
Мы с моим другом Григорием Дмитриевым твердо решили, что на плече — ранение саблей, а на ноге — пулевое, и обязательно с крупнокалиберного пулемета, кто же станет стрелять по генералу из пистолета?
Как-то раз мы с Григорием бегали по саду и занимались своими важными мальчишескими делами, тут к нам подходит Николай Григорьевич и говорит:
— Ребята, у меня к вам серьезное поручение — и ставит перед нами задачу: с поляны, где стоят ульи с пчелами, разогнать мух, пчел не трогать и после этого поляну покинуть.
Сколько было усердия, это надо было видеть. Досталось и пчелам. Пришел Николай Григорьевич и попросил нас уйти, а брюки у него были закатаны по колено. Мы, конечно, сделали вид, что ушли, а сами спрятались в кустах смородины и наблюдали.
Николай Григорьевич подходит к улью и палочкой начинает стучать. Пчелы не заставили себя ждать, облепили ноги и давай жалить, а Николай Григорьевич быстро не ушел, а побежал в сторону дома. Мы были в шоке, как это могло случиться, что боевого генерала покусали пчелы. Григорий сквозь зубы процедил: «Месть, только месть».
Дальше я его уже не слышал, так как бежал за молотком в гараж. Дальше подробности описывать не буду, но за нашими действиями с любопытством наблюдали мухи и дворовый пес Бобик.
На наши вопли прибежал Николай Григорьевич. Наш спаситель быстро за шиворот выволок нас с очага мести. Потом долго смеялся после нашего рассказа и объяснил нам, для чего он это делал. Вот так познавался этот мир, и в нем был мой друг и дядя Николай Григорьевич.