Приходил он к нам домой раз в неделю, в воскресенье. Мама готовила обед. После обеда он прогуливался по саду и о чем-то говорил с матерью, отцом, сестрой Марией, которая жила недалеко, на улице Каретной. Это где-то минут 10–15 пешком. Прибегали на обед и племянницы. А дядя ходил по саду и попыхивал папиросой «Казбек».
Мы, пацаны, прячась в дальнем углу сада, твердо верили, чтобы стать генералом, нужно курить, и обязательно «Казбек». Вот в чем секрет успеха. Лет за 10–15 до смерти Николай Григорьевич курить бросил. Причины не знаю.
Рюмочку за обедом выпить не отказывался, но никогда не злоупотреблял. Выпившим я его ни когда не видел. Улыбка у него была сдержанная, бурного восторга или негодования не было. Любил читать. Была большая библиотека, по тем временам это было большое состояние. Писал на полях журналов и газет размашистым почерком пару слов. Пользовался красным и синим карандашами.
Жены у него не было. Как-то раз я случайно услышал разговор Николая Григорьевича и моей матери которая его «пилила» за то, что он не женат.
— Вон сколько женщин рады бы связать с тобой судьбу. А ты отмалчиваешься.
На что он ответил:
— Ольга, так сложилась моя судьба. Я ее забыть не могу, а другую женщину в дом не приведу и закончим на этом разговор.
В те далекие времена наш город был наводнен трофейными автомашинами, одну из них имел и мой отец марки «Опель». На ней мы ездили на море, за Светлогорск и прогуливались по краю обрыва. К морю Николай Григорьевич спускаться, как правило, не любил, но стоять на краю обрыва и смотреть вдаль ему доставляло удовольствие. При этом если кто-то подходил близко к краю предупреждал, что это опасно.
Отец мой Веревкин Иван Гаврилович начал службу перед войной, в пограничных войсках, на границе с Польшей. Как он говорил, в 70 километрах от Бреста. Сейчас эта территория Польши. Он попал в эту «мясорубку» в 1941 году с первой минуты войны.
Он в 3 часа ночи сменился с «секрета» и только зашел в казарму, как начался обстрел. А познакомился с моей матерью уже после войны, в Калининграде, когда стоял на посту и охранял здание, где жил Николай Григорьевич. Это на ул. Менделеева. Когда моя мать Ольга Егоровна сказала, что хочет выйти замуж за сержанта Смерша и как на это смотрит Николай Григорьевич, он ей сказал:
— Оля, ты взрослый человек, и я хочу видеть тебя счастливой, дурочка. Решай сама.