Он поет танго

Тело юной красавицы было обнаружено апрельским утром 1901 года, когда новый сторож Дворца воды пришел наводить чистоту в отведенном для его семьи помещении — в юго-западном крыле здания. Девочка была укрыта легким слоем водорослей, а рот ее полон круглых камешков, которые, падая на пол, превращались в пыль. Мрачные гипотезы городских властей не подтвердились: Фелиситас оставалась такой же непорочной, какой явилась на свет. В ее прекрасных глазах застыло удивленное выражение; единственным следом примененного насилия была черная борозда вокруг шеи Фелиситас — след от гитарной струны, которой ее удушили. Рядом с телом обнаружились остатки костра, разожженного, по всей вероятности, убийцей, и платок тончайшего шелка, уже неизвестно какого цвета, зато на нем все еще можно было прочесть инициалы: Р. Л. Ф. Эта новость сильно встревожила комиссара Фалькона, поскольку инициалы совпадали с его собственными, а платок определенно принадлежал злоумышленнику. До конца своих дней комиссар пребывал в убеждении, что и похищение, и гибель Фелиситас Алькантара были направлены лично против него; Фалькон выдвинул абсурдное предположение, что девочку на лодке доставили к резервуарам в Палермо, там задушили, а потом по трубам переправили тело во дворец на улице Кордова. Фалькон ни словом не обмолвился о мотивах преступления, тем более загадочных, что секс и деньги здесь не играли никакой роли.

Почти сразу после того, как тело Фелиситас было найдено, семья Алькантара продала свое поместье и эмигрировала во Францию. Сторожа Дворца воды отказались занимать помещение в юго-западном крыле, предпочтя ему дом из листового железа, который правительство предоставило им на берегу Риачуэло, в одной из самых нездоровых зон этого города. В конце 1915 года президент республики лично распорядился, чтобы проклятые комнаты были заперты, запечатаны и вычеркнуты из списков муниципального имущества, и с тех пор на всех планах дворца, составленных после 1915 года, они помечаются как пустое изолированное пространство, которое обычно принимают за ошибку в проекте. В Аргентине существует многовековой уже обычай вычеркивать из истории любые факты, которые противоречат официальным идеям о величии страны. Не бывает провинившихся героев и проигранных войн. Авторы классических книг XIX века гордятся тем, что в Буэнос-Айресе больше нет негров, хотя еще, судя по записям 1840 года, четверть населения города причисляла себя к черным или к мулатам. С теми же чувствами Борхес писал в 1972 году, что люди помнят про Эвиту лишь потому, что газеты по глупости все еще продолжают ее упоминать. Поэтому нет ничего странного в том, что, хотя юго-восточный угол Дворца воды видно с улицы, люди считают, что этого места не существует.

Рассказ Альсиры навел меня на мысль, что и Эвита, и юная Алькантара притягивали к себе схожие несчастья: первая из-за своей власти, вторая — из-за своей красоты. Красота девочки была нестерпима, потому что наделяла ее властью; в случае Эвиты власть была нестерпима, поскольку наделяла ее знанием. Существование обеих было столь избыточным, что, подобно фактам, не подходящим для истории, они остались без своего настоящего места. Лишь в романах смогли эти женщины обрести свое законное место — так в Аргентине всегда происходило с людьми, которые осмеливались жить сверх меры.

Глава третья

Ноябрь 2001 года

В пансионе было тихо днем и шумно ночью, когда взрослые обитатели возобновляли свои нескончаемые дрязги, а ребятня поднимала рев. В итоге я смирился с тем, что буду писать диссертацию в другом месте. Каждую ночь с часу до шести я просиживал за столиком в кафе «Британико», напротив парка Лесама. Это заведение находилось в двух шагах от моего неспокойного жилища и никогда не закрывалось. Я развлекался тем, что смотрел сквозь узорчатые окна на тени в заброшенных садах и на скамейки, на которых теперь находили приют семьи бездомных. На одной из этих скамеек Борхес весной 1944 года поцеловал Эстелу Канто, после того как днем раньше послал ей пламенное любовное послание: I am in Buenos Aires, I shall see you tonight, I shall see you tomorrow, I know we shall be happy together (happy and drifting and sometimes speechless and most gloriously silly), и все-таки он стыдился этого безудержного жара: «Я в Буэнос-Айресе, я увижу тебя сегодня вечером, я увижу тебя завтра, я знаю, что мы будем счастливы вместе (счастливые и плывущие по течению, порой безмолвные и упоительно глупые)». Борхесу тогда было сорок пять лет, однако о своих чувствах он говорил робко и нескладно. В тот вечер он поцеловал Эстелу на одной из скамеек, а потом он снова целовал и обнимал ее в амфитеатре на улице Бразилии, под куполами Русской православной церкви.