Он летает под аплодисменты

На станции их ждали Женечка с Бумблисом и Басби с Сидни. Бумблис и Сидни суетились вокруг стола, на котором стоял звуковой аппарат, который Сидни называл «Синесаунд». Женечка сидела высоко на библиотечной лестнице, прислонившись спиной к книжным полкам, скрестив ноги и листая атлас тропических растений. Басби, развалясь на диване, любовался на нее из-под полуопущенных век и поигрывал кистью шелкового покрывала. Он приехал якобы для того, чтобы навестить Сидни, прижившегося на станции. В последние три недели приезжал он довольно часто. На столе рядом с аппаратом в серебряном ведерке со льдом стояла бутылка шампанского, купленная Басби, и шесть широких бокалов.

– Я встретил девушку – полумесяцем бровь! – пропел Макс басом, появляясь на пороге. – Вы не представляете, друзья мои, какую встречу уготовила нам с Вяцловским судьба! А это что? Шампань? По какому случаю?

– Финиш! Финиш! – заверещал Сидни, размахивая руками и носясь вокруг стола. – «Синесаунд» is ready! Он говорьить! Уипьем с горья, где же крушка?

– И заметьте, Вяцловский, эти промежуточные финиши мы празднуем каждые три дня. Фантомные открытия. Химеры. Как это мне знакомо, – сказал Макс и стал открывать шампанское.

– Так кого вы встретили, Макс? – раздался сверху голос Женечки.

– О! Прекрасную даму! Чудное виденье! Чистейшей прелести!.. Подвердите, Вяцловский.

Вяцловский кивнул, багровея лицом, ушами и шеей. Казалось, под рубашкой и брюками его тело приобрело цвет вареного рака.

– Дива дивная! С вассалами проста, как истинная королева! – не унимался Макс.

– Да кто же, кто?

– Лидия Збарски! – с победным видом выкрикнул Макс. – У нее сломалась машина, и мы с коллегой Вяцловским, как истинные джентльмены…

– Что?! – Басби увидел, как сморщилось лицо Женечки. – Она же скучная, как… как… как маринованный огурец!

– Нет! – вдруг выпалил Вяцловский со зверским видом, еще более наливаясь краской. – Она нежная! Веселая! Ласковая! Легкая! Смелая! Одна ночью чинила машину. Она совсем не похожа на своих героинь. И еще – она цветная, а все думают, что черно-белая! Просто ей дают дурацкие роли. Хотят, чтобы она рыдала, а она смеется! Как удивительно она смеется! Она лучше всех, красивее всех! Ей надо петь и танцевать, а ее заставляют страдать! А она не должна страдать даже на экране!

Так же неожиданно, как начал монолог, Вяцловский умолк, дернулся всем телом и выбежал из комнаты.

– Кажется, он втайне от нас посещал синема, – протянула Женечка.

Басби ошарашенно глядел вслед Вяцловскому. Это что – о Лидии? Веселая? Легкая? Смелая? Смеется? Ей надо петь и танцевать? Да полно! Этот мальчик влюблен в нее по уши, вот ему и мерещится. Но кто бы мог подумать, что Лидия может вызывать такие чувства. И казаться столь разной. Почему они так редко видятся? Преступно редко. Последний раз… Он уж и не помнит когда. А ведь он соскучился. Серьезно соскучился. И, переводя взгляд на ножки Женечки, Басби решил завтра же наверстать упущенное.

Глава IX Лидия пугает Басби

– Да держите же тросы, о, Господи! – бесновался невысокий мужичок в клетчатой кепке. Он смешно подпрыгивал, метался и грозил кулаком хмурым помощникам, которые пытались удержать полотняный плакат. Громадный – шесть метров на десять, с сияющей во всю величину задумчивой печальной улыбкой Лидии Збарски. Реклама ее новой картины «Вечно ускользающая». Ускользающая трепетала на ветру, рвалась вверх, в сторону серого моря – начинало штормить, и все больше белых барашков вскипало на волнах и бежало к берегу. На фоне плаката предполагалось сфотографировать «оригинал» – саму госпожу Збарски. Фотограф вился вокруг Лидии – та стояла, прислонившись к парапету набережной, величавая и снисходительная.

Басби с другой стороны набережной смотрел на происходящее. Разительный контраст между копией и оригиналом его заинтересовал. Лицо на плакате – ветер приготовился изорвать его в клочки, – трепетало, мучимое всеми эмоциями одновременно. То глаза наполнялись счастьем, то порыв ветра бил в ткань, она выворачивалась, и нарисованное лицо искажалось от ужаса. В следующую секунду ветер нападал с другой стороны, и казалось, что полные, алой краской выписанные губы, раздвигаются в застенчивой улыбке. Еще порыв – и они корчатся от боли. Сама же Лидия стояла недвижимо, не обращая внимания ни на что и глядя прямо перед собой – буквально гипсовый слепок богини.