Он летает под аплодисменты

Збарски выходит из комнаты. Лицо его, когда он отворачивается от Лидии, на секунду принимает страдальческое выражение, и он украдкой потирает пальцем лоб. По дороге ему встречается испуганная горничная. Збарски делает ей незаметный предупреждающий жест, мол, к хозяйке не входите, но оставайтесь подле дверей. Горничная понимающе кивает. Слуги знают, что у хозяйки часто бывают «состояния». Тогда в доме царит тишина, горничная держит наготове холодные компрессы и капли, а швейцар в любую минуту готов бежать за доктором.

Збарски пересек вымершую гостиную и по узкой винтовой лестнице «для своих» поднялся в детскую – просторную светлую комнату с полукруглыми окнами, заваленную игрушками. За низким детским столиком сидела Марыся шести лет от роду в пышном «принцессином» платье, перехваченном в поясе огромным розовым бантом, и деловито раскладывала пасьянс. Збарски опустился на детский стульчик – колени выше плеч – и устало вздохнул. Марыся подняла польские отцовские глаза – светло-карие с сильной прозеленью.

– Что, папочка, мамочка?..

– Да, детка.

Марыся встала, подошла к отцу, погладила по голове, обхватила за шею и прижалась щекой к его щеке.

– Надо погадать маме, Манечка, – тихо попросил Збарски.

– Что нагадать, папочка? – спросила Марыся, глядя на отца ясными глазками.

– Нагадай, что сегодня не будет автокатастрофы.

– Хорошо, папочка. Что-нибудь еще?

– Да, детка. Надо, чтобы она вечером обязательно поехала на прием к Александру Симеоновичу. А то неудобно – обидится. Ты уж придумай что-нибудь.

Марыся чмокнула отца в щеку, собрала карты и, махнув рукой, мол, не беспокойся, все будет, как надо, пошла к матери. Оставшись один, Збарски сгорбился на детском стульчике и замер, опустив лицо в ладони. Как тяжело! Десять лет… Десять лет их с Лидией браку, а он так и не смог привыкнуть к этой ее всегдашней готовности к катастрофе, постоянному ожиданию чего-то ужасного. Мука – видеть ее искаженное страданием лицо. Мука – знать, что любимому человеку плохо. Он бы все отдал, чтобы облегчить состояние Лидии. Но что он может сделать? Лишь пригласить врача. Збигнев застонал и ладонями сильно растер себе лицо.

Прежде чем войти к матери, Марыся подошла к зеркалу в гостиной, оправила платье, перевязала бант и несколько раз улыбнулась безмятежной улыбкой, обнаружив на круглых яблочных щеках очаровательные ямочки. Затем, не спуская улыбки с лица, толкнула дверь и стремительно вбежала в спальню.

– Манечка! Девочка моя! Родная! Ну, поди же, поди же ко мне скорей! – говорила Лидия своим протяжным мужским голосом и тянула к Марысе руки, и вот уже целовала ее льняные волосики, и щечки, и крутой лобик, и нежную шейку, и отстраняла от себя, чтобы налюбоваться всласть этим совершенством – собственной дочерью. В ласках ее было что-то истерическое, какая-то экзальтация, которую Марыся не могла еще понять, но уже могла почувствовать. – Как ты себя чувствуешь? Как прошло утро? Тебе дали на завтрак молоко? – между тем скороговоркой спрашивала Лидия, словно боясь, что не успеет задать все вопросы – Марысю унесет морской бриз.

– Все хорошо, мамочка. А как ты? Хорошо спала?

– Ужасно, девочка моя, ужасно! – Лидия поднесла было к глазам платок, но Марыся опередила ее.

– Хочешь, мамочка…

– Хочу, Манечка, хочу! Мне было видение…

– Не надо, мамочка. Карты все покажут.

Марыся скинула со столика газеты, подтащила стул, забралась на него с ногами и, сдунув прядь волос со лба, так же деловито и по-взрослому, как десять минут назад раскладывала пасьянс, раскинула карты.

– Даму под Короля, Туз скидываем, восьмерку к восьмерке, черви на пики, – забормотала она. – А вот и твое видение, мамочка. Смотри – пиковый Валет с трефовой Дамой. Тебе привиделось, что наша машина разбилась, правда? – Лидия закивала. На лице ее было выражение крайнего напряжения. Она инстинктивно кусала платок, не сводя глаз с Марыси. А та продолжала перекладывать карты. – Посмотрим, посмотрим… А-а-а! Червовая Дама накрыла бубнового Валета. Не хочу тебя расстраивать, мамочка, но катастрофы не будет. Дорога совершенно безопасна. Давай посмотрим, что тебя ждет вечером.

– Давай, – прошептала Лидия. Маска напряжения спала с ее лица, и оно, расслабившись, неожиданно стало моложе и светлее.

– Вижу, вижу… Вижу, вижу… – бубнила Марыся, как записной медиум. – Ой, мамочка, вижу тебя в зеленом платье, том самом, папином любимом! Много людей, огоньки… Ой, шарики воздушные! А ты самая красивая, мамочка! Так… так… Кажется, ты с кем-то встретишься. Очень-очень приятным. И тебе будет так хорошо, мамочка, как будто ты съела пять порций клубничного мороженого!

Лидия засмеялась и притянула дочь к себе.

– Но что это значит?

– Не знаю, – пожала плечами Марыся, глядя на мать невинными глазами. – Может быть, праздник какой-то? А вы с папой никуда не собирались?

– Александр Симеонович звал… – недовольным, вмиг потухшим голосом произнесла Лидия. – Но…