Он и две его жены, Кто-то за дверью, Леди из морга

- С этой светловолосой женщиной, да? Но послушайте, ведь у меня обручальное кольцо. Значит, это, возможно, моя жена?

Он смотрит на меня застывшим взглядом. Кажется, эта мысль пришлась ему по душе.

- Или любовница… - говорю я и добавляю, снова вернувшись к письму: - Любопытно, оно написано в Лондоне, 3 марта.

- То есть, за несколько дней до самоубийства неизвестной женщины в Ньюхавене.

- По-моему, тут вовсю кипят страсти! - говорю я, бегло просматривая письмо.

- Тогда это, скорее, моя любовница…

Такое замечание из уст Улисса кажется мне чересчур тонким.

- Вот, послушайте… "Любовь моя, я не в силах дольше ждать. Ты придешь, и наши плечи соприкоснутся, наши руки, наши губы…"

Вижу, как у Улисса судорожно сжимаются кулаки.

- Разве можно любить до такой степени и не помнить об этом? - глухо произносит он.

Я продолжаю читать:

- "Я снял для нас комнату в маленькой, старинной, прелестной гостинице. Из ее окон видна Темза. Мне кажется, прошли месяцы с тех пор, как я покинул Париж…"

- Значит, я все-таки жил в Париже, - отмечает Улисс. - О чем говорит и костюм.

- Я со всей силой ощущаю, что в моей жизни наступил перелом. Меня не покидает чувство уверенности. Уверенности прежде всего в том, что с этих пор ничто не сможет нас разлучить. Милая, мы не должны никогда больше говорить друг другу "прощай". Каждый раз ты словно умираешь для меня, и я поистине предпочитаю твою смерть, чем знать, что ты в объятиях другого…"

- Другого, - вздрогнув, повторяет Улисс.

- "Я люблю тебя, мая страсть, моя плоть, моя нежность…" Подписано - Поль.

В комнате становится тихо, как в церкви. От этих страстных слов нас будто пронизало током.

- Что все это значит? - громко вопрошает вдруг Улисс. - Кто этот "другой"? Неужели эти безумные слова писал я?

- Если верить письму, вы в самом деле были очень влюблены.

- И она умерла, эта женщина, которую я любил?

- По правде говоря, я и сам не могу в это поверить.

- Она, значит, покончила с собой? Бросилась вниз со скалы? Но почему? Ведь я обещал сделать ее счастливой!

- Возможно, тот, другой…

- Другой? - кричит Улисс. - Муж?

Я воздел руки к небу.

- Муж! Муж ли? Нам ничего неизвестно. Мы вынуждены ограничиться гипотезами.

Неожиданно я воодушевляюсь и с убежденностью, изумляющей меня самого, говорю:

- В самом деле, странно, это напоминает мне мои романы! Вначале я иду наощупь, выбирая из нескольких возможных направлений. И потом вдруг все разрешается само собой… И с вами будет так же. Вот увидите!

Улисс качает головой.

- Будет ли? Уж и не знаю…

- Да, да, надо искать! Надо проявить упорство! Знаете, у меня есть опыт.

- Знаю, это ваша профессия, - с горечью замечает Улисс. - Можно подумать, вас это расследование забавляет.

- Не забавляет. Оно захватило меня целиком!

И тут в наших отношениях происходит поворот. На мой радостный возглас Улисс реагирует резко отрицательно. Впервые он восстает и оказывает сопротивление.

- Ну, а меня, - визжит он, - меня эта игра изматывает. Потому что, в конечном счете, игрушка - это я! Ваша игрушка!

Может, он понял? Нет, не думаю. Это звериный инстинкт каким-то образом наводит его на след. Исключено, чтоб он мог догадаться, что руководит мною в действительности.

- Кукла - вот что я такое! - продолжает он в ярости. - Петрушка, на которого примеряют пиджаки, костюмы! И заставляют играть роли! Толкают влево, вправо и смотрят, что из этого получится! А потом вы наконец решитесь! Выберете то, что покажется вам наилучшим для романа.

- Я? Я абсолютно ничего не решаю, - говорю я сухо. - Решает чемодан!

- Чемодан? - стонет он. - Мне почему-то хочется его закрыть, этот чемодан! Он заставляет меня думать о кровавом сундуке: открываешь его, а там внутри - мертвая женщина.

Я покачиваю головой с видом старого мудреца.

- Знаете ли, в прошлом каждого человека есть покойники и покойницы.

Вдруг он начинает кружиться по комнате, размахивая руками.

- Да, вот только эта… эта покойница, не знаю почему, внушает мне страх.

Он смотрит по очереди на все двери, которые есть в комнате, словно попал в ловушку. Я пугаюсь: он в таком состоянии, что может ускользнуть от меня. Но нет, он устремляется прямо к той яме, которая и была для него вырыта.

- Знаете, что Петрушка сделает теперь? - скрипуче произносит он. - Примерит брюки!

Я готов его расцеловать! Бедняга, он мнит себя хитрецом! Взяв брюки от костюма, которые я перекинул через спинку кресла, он бросает мне с плутоватым видом:

- Потому что, в конце концов, этот чемодан… Пиджак, ладно, он мне подходит. Но с пиджаками всегда проще. А вот брюки, особенно, сшитые по мерке… Быть может, выясниться, что брюки вовсе не мои!

- Можно подумать, что вы надеетесь на это, - мягко замечаю я.

Неожиданно весь его гнев проходит.

- В какой-то степени это так, - признается он. - Мне не нравится это письмо.

С брюками в руках он направляется в свою комнату, а я бросаю взгляд на чемодан, который так и стоит раскрытый посреди гостиной.

- Э, да в чемодане еще что-то есть!

Он останавливается, вяло поворачивается ко мне.

- Что именно? - он спрашивает устало.