Он

От Джейми Каннинга не сбежать, как бы я ни старался.

— В этом районе вам не найти более выгодного предложения, — щебечет риелтор. Она подплывает ко мне и, встав рядом, любуется видом. — Чтобы апартаменты с двумя спальнями да еще у самого озера сдавались так дешево? Я такого еще не встречала.

Я отворачиваюсь от окна и рассматриваю большое пустое пространство. И уже представляю, как оно будет выглядеть с мебелью. Кожаный диван и большущий телек в гостиной. Обеденный стол. Высокие табуреты, чтобы завтракать за кухонной стойкой.

Я вполне могу представить, как живу в этой квартире. В этом сомнений нет. И надо признать, здесь у меня куда меньше шансов нарушить свое добровольное правило целибата. По сравнению с другими районами гей-сцена тут не слишком заметна. Рядом с одной из квартир, в которых я побывал, был не один гей-бар, а аж три.

Не то чтобы я собираюсь болтаться по барам и оценивать местное мясо. Меня убивает сама идея о том, чтобы быть с кем-то еще, кроме Джейми.

— Не знаю, станет ли это для вас минусом или плюсом, — продолжает риелтор, — но хозяева сказали мне, что планируют продать ее через год или два. Если вы захотите вложиться в недвижимость в городе, то, как арендатор, будете в самой выгодной позиции для того, чтобы купить это место.

Я хмурюсь.

— А если они решат продать ее раньше, а я не захочу покупать? Мне придется собрать вещи и переехать?

Она качает головой.

— Вы подпишете договор на один год. До истечения срока аренды это место — гарантированно ваше.

К черту.

— Хорошо. Я согласен, — объявляю я ей, потому что, знаете что? Я устал заниматься поисками квартиры. Мне просто нужен угол для сна. По барабану где.

Все равно моего сердца здесь нет. Мое сердце в Лейк-Плэсиде. Или, может, уже в Калифорнии. Оно там, где бы ни был сейчас Джейми Каннинг.

Я чувствую себя настоящим дерьмом из-за того, что вот так ушел от него. Но я так и не научился прощаться. Что только доказывает: я остался таким же незрелым и глупым, каким был четыре года назад. Тогда я тоже просто вычеркнул его из своей жизни. Видимо, это мой «стиль».

Я реально невообразимый мудак.

Риэлтор, не замечая моей единоличной вечеринки ненависти к себе, сразу же оживляется.

— Замечательно. К вечеру я подготовлю все документы.

Пятью минутами позже я выхожу из стеклянных дверей лобби на улицу и вдыхаю теплый июльский воздух. В квартале отсюда есть трамвайная остановка, так что туда я и двигаю. Я хочу просто вернуться в отель и остаток дня ничего не делать, но, забравшись в трамвай, отменяю это решение.

Хватит киснуть в печали. У нас с Каниннгом все позади. Через несколько дней я с головой погружусь в тренировки, и времени на исследование своего нового дома у меня не останется.

Я перехватываю обед в маленьком кафе, выходящем на озеро, потом какое-то время брожу по окрестностям, слегка изумленный своим новым районом. Тут так чисто на улицах, а народ такой вежливый. И не сосчитать, сколько раз я услышал «прошу прощения», «извините» и «большое спасибо» за свою двухчасовую прогулку.

В конце концов я возвращаюсь в отель, где, по-быстрому приняв душ, перехожу к следующему пункту в списке дел на сегодня. Написать агенту — готово. Найти квартиру — готово.

Теперь — звонок папе. Вот уж жду не дождусь.

Я набираю наш бостонский номер, потом, заранее страшась его голоса, сажусь на кровать. Но трубку берет моя мама.

— Райан, так приятно слышать тебя, — говорит она своим сухим, безэмоциональным голосом.

О да, уверен, она просто в восторге.

— Привет, мам. Как дела в Бостоне?

— Неплохо. На самом деле я только зашла. Была на собрании исторического общества. Мы обсуждали с городом вопрос восстановления старой библиотеки на Вашингтон-стрит.

— Интересно. — Если бы. — Папа дома?

— Да. Сейчас я позвоню ему по интеркому.

Угу. У нас дома на Бикон-Хилл в каждой комнате установлены интеркомы, потому что именно так общаются между собой богатые люди. Разве у них есть время отвлекаться от пересчитывания кучи бабла на то, чтобы отнести в соседнюю комнату телефон?

Через минуту меня прохладно приветствует мой отец.

— Что такое, Райан?

И тебе здравствуй, папа.

— Привет. Просто хотел поговорить с тобой об интервью Sports Illustrated.

Он немедленно настораживается.

— А что с ним?

— Я не стану давать его, пап. — Я делаю паузу. Он молчит, и я торопливо вставляю: — Первые сезоны слишком непредсказуемы.

— Понятно. — В его голосе появляется резкость. — И это никак не связано с желанием утаить от журнала свои… увлечения?

— Дело не в этом, — настаиваю я. — Я не хочу, чтобы за мной весь сезон ходил журналист, особенно если этот сезон станет провальным. — Я стискиваю зубы. — Что до моих увлечений, то можешь не беспокоиться. В настоящий момент этой проблемы не существует.

— Понятно, — произносит он снова. — Выходит, это все-таки был просто период. — В его тоне самодовольство.

Да, пап. Просто период. Моя ориентация — сама моя суть — это просто период.