Омут (СИ)

Юлька закивала, но обнимать не торопилась. Я присел рядом и прижал ее к себе. Только после этого малышка обвила мою шею и тоже обняла, прислонившись к небритой щеке. Тут же отпрянула, но рук не разжала.

— Папа! — возмущенно протянула Юлька, — Ты колючий!

— Да, солнышко, колючий, — не смог сдержать я смеха, — Забыл, когда последний раз брился.

— А почему у тебя колючки?

— А просто твой папа — ёжик! — я скорчил смешную рожицу, и дочь захохотала.

— Не-ет. Ты папа. А зачем ты меня обнимаешь?

— Потому что соскучился.

— Как это?

— Ну, это когда долго не видишь кого-то, а потом встречаешь его и радуешься.

В висках снова пульсировало. Я даже начал переживать, что дочь заметит волнение, и это ее снова напугает. Но Юльку мое волнение интересовало в последнюю очередь. Сейчас ее больше занимало мое непривычное внимание.

— А ты скучаешь? — не унимался я.

Она снова смутилась и утвердительно качнула головой. Ее непослушные кудряшки, при этом, качнулись в такт.

— Ты смешной, папа.

— Почему?

Юлька пожала плечами и промолчала.

— А ты знаешь что такое «люблю»?

— Да, — дочь стала серьезной и снова утвердительно закивала. На этот раз часто.

— А меня любишь?

Она испуганно посмотрела мне в глаза и отрицательно закачала головкой.

— Нет! Не люблю! Честно-пречестно!

— А я тебя очень люблю. Больше всех на свете, — тихо сказал я и поцеловал ее в маленький носик.

Юлька крепко сжала мою шею и прижалась к небритой щеке. Теперь даже колючки ее не пугали.

— Папа, — прошептала она, — Только ты маме не говори. Мама говорила, что это плохо.

— Я знаю, золотко. Знаю, — шептал я, и чувствовал, как из глаз катятся крупные, горячие капли, — Мы никому ничего не скажем. Это будет наш секрет. Хорошо?

Она, не разжимая объятий, закивала.

— Папа, — шепнула Юлька.

— М-м-м?

— Ты хороший. Я тебя тоже люблю. Сильно-сильно! — она немного отстранилась, а затем поцеловала меня в нос, так же, как я ее, и снова обняла. Ее кудряшки щекотали лицо. От этого нос невыносимо чесался, но это был момент настоящего счастья.

— Я знаю, — борясь с огромным комком в горле, выдавил я, и понес дочурку к выходу.

Маша пришла домой под вечер, но не сказала ни слова. Даже не поинтересовалась, почему это я дома, а не в больнице, и почему забрал Юльку из сада, не предупредив ее об этом. Видимо, дулась за скандал, который я учинил ей в палате. Но так было даже лучше. Мы с дочерью делали вид, что сегодня в саду не было того самого разговора, и не было никаких секретов. Лишь изредка малышка тайком улыбалась мне, и смущенно прятала взгляд, когда я подмигивал ей в ответ.

Жена приготовила ужин, накормила Юльку и ушла в ванную, чтобы принять вечерний душ. Я уложил дочурку в кровать, прилег с ней рядом и предложил рассказать сказку на ночь. Она в очередной раз удивилась, но от такого очевидного удовольствия отказываться не стала.

Сказка была о гадком утенке. Юлька слушала с открытым ртом, а когда рассказ дошел до того места, где маленького, но некрасивого птенца выгнали с птичьего двора, расплакалась. В этот момент из ванной вышла Маша. Она услышала всхлипывания и вошла в детскую.

— Что происходит?

— Ничего. Просто сказка жалостливая попалась. Надо было, наверное, что-нибудь попроще выбрать. Про курочку Рябу какую-нибудь или про репку. Хочешь, про репку расскажу? — обратился я к дочери.

Юлька всхлипнула и кивнула.

— Бред какой-то… — буркнула Маша и, видимо, потеряв всякий интерес к происходящему, удалилась в другую комнату.

— Посадил дед репку. Выросла репка большая-пребольшая! — начал, было, я, но Юлька перебила.

— А гадкий утенок домой вернется?

Я провел ладонью по кудряшкам.

— Нет, солнышко…

Тут ее нижняя губка опять искривилась. Она готова была расплакаться, и я поспешил ее заверить, что утенок, а точнее лебедёнок, вырос, стал большим и красивым, и улетел вместе с другими лебедями в теплые края.

— А те, кто его обижал, смотрели на небо и говорили: «Какие красивые и сильные птицы! Как же им повезло, что они умеют летать!» А гадкий утенок помахал им крылом и… пукнул на прощанье!

Юлька расхохоталась, мигом забыв о том, что еще минуту назад готова была расплакаться.

Под репку малышка уснула. Ее глазки закрылись еще до того, как мускулистая мышка Валера, по просьбе кошки Людмилы Константиновны, скооперировалась с прочей живностью для достижения общеколлективного результата.

Я смотрел на нее и размышлял над тем, что же происходит с людьми в этом странном мире? Почему из таких сердобольных, искренне любящих малышей вырастают бездушные, корыстные, расчетливые манекены? Что делает их такими? И как обезопасить этот маленький, сопящий комочек радости от той чудовищной участи, которая со временем постигает всех без исключения взрослых?

А еще в уставшей голове возник новый вопрос. Пугающий, очевидный. И удивлял этот вопрос не меньше, чем пугал. Точнее, удивляло то, что я до сих пор не задумывался над ним.