…На одной из своих лекций Хайям рассказал студентам сочиненную им притчу: «К некоему известному суфитскому шейху явился джинн в образе человека, желающего вступить на святой путь. Шейх его спросил:
— Какова цель твоего прихода к нам?
— Желание сердцем своим прикоснуться к всепроникающему свету Аллаха.
— Но знаешь ли ты, что тяжел и труден путь мюрида?
— Знаю, о святейший из святых. И пришел я к тебе, зная о святости и мудрости твоей. Но прежде чем стать твоим вернейшим мюридом, позволь задать тебе несколько вопросов.
Шейх благосклонно кивнул головой, погладив сплошь седую бороду.
— Что привело меня к тебе?
— Твое стремление найти свой путь к Аллаху.
— Но почему я пришел именно к тебе?
— Таково было твое предназначение.
— Почему я выбрал тебя?
— Твое сердце указало тебе путь ко мне.
— Таким образом, мои сомнения проложили этот путь к твоей ханаке. Значит, мои сомнения составляют очень важную суть меня самого. Но не заставят ли они уйти от тебя?
— Это зависит от твоего духовного развития.
— Но ведь путь истинного суфия — это постоянное преодоление своего нафса, своего «ложного Я». На каком-то этапе я должен буду лишиться своих сомнений и, следовательно, забыть пусть ложное, но свое «Я».
— Но ты взамен получишь свое истинное «Я», неотделимое от всего окружающего и от Аллаха!
— Но, обуздывая свою волю и преодолевая свои сомнения, я буду прежде всего твоим отражением, о шейх!
— Я прошел значительную часть пути, и моя самость чиста. И через меня ты познаешь Всевышнего. На то воля Аллаха!
— И тем не менее есть значительный шанс того, что я могу превратиться в твое отражение. И возможно даже, что это отражение я приму за свое новое «Я».
— Возможно. Но на каком-то этапе ты все равно пойдешь своим путем.
— Но каким образом я узнаю, что это мой путь? Без воли, без сомнений, с твоим отражением в себе — кто мне скажет, что это мой путь?
— Аллах даст тебе соответствующие знамения.
Шейх начинал раздражаться.
— Но каким образом я восприму великие знамения Аллаха? Ведь я к тому времени буду тобой. Следовательно, это ты определишь мой путь. Но разве Аллаху нужны хорошие или плохие копии тебя, о шейх?
Сказав это, джинн засмеялся и исчез».
Помолчав, Омар Хайям добавил: «Путь суфиев — это река, которая несет и мертвые, и живые сердца. Это река, в которой может утонуть искренний, но слабый пловец. Но она же может нести лицемеров, искренне наслаждающихся своим лицемерием. Это река, которая может нести свои воды к океану, но может затихнуть и в зловонном болоте…»
Суфизм с самого своего зарождения в той или иной степени выражал пассивный (реже — активный) протест против социальной несправедливости, которая постепенно усиливалась в исламском мире. Известно, что фундаментальной социальной ценностью в исламе является справедливость. Но времена менялись, и по мере деградации так называемых мусульманских политических режимов постепенно менялась и социальная роль суфизма. Местные шейхи суфизма в учении о нестяжании и бедности стали подчеркивать главным образом момент довольства своим жребием, терпения и покорности, непротивления насилию. В самом учении о бедности все большее внимание уделялось обоснованию того, что суфий может быть и богатым, лишь бы он не привязывался душой к богатству и, приобретая его, не творил насилия и греха. При этом богатый суфий должен был смотреть на себя не как на собственника, а только как на распорядителя богатства, доверенного ему Аллахом. Но так как никто не контролировал такого суфия, то на практике эти классические мусульманские правила его не очень-то и стесняли.
В XV веке в среднеазиатском султанате Тимуридов главный шейх дервишского ордена накшбандийа Убайдаллах играл в течение почти сорока лет очень важную политическую роль. Своими почитателями он был прославлен как святой. Но у этого «святого» было тысяча триста мульковых земельных владений. Только в одном из них было три тысячи плужных участков (то есть около 23–27 тысяч гектаров). Кроме того, «святой» прибрал к рукам чуть ли не всю транзитную караванную торговлю на пути Мерв — Бухара — Самарканд.