Во-вторых, в суфийской традиции «вино», «питие вина» является символом скачка в духовном развитии, символом внезапного преображения на духовном пути, когда салик (ищущий, путник в суфийской интерпретации) преодолевает ограничения обычного мышления, когда вдруг вспыхивает внутренний свет и ускользающая истина заполняет все внутреннее пространство. Суфизм использует тему вина и тему любви для мистического объяснения сложнейших и тончайших нюансов движения на пути к познанию Всевышнего, особых глубинных взаимоотношений на каждом этапе этого пути между верующим и Аллахом. Когда суфийский поэт использует в своем стихотворении понятие «вино», он прибегает к этому для того, чтобы «здесь и сейчас» выразить некий новый аспект образа. Поэтому в принципе каждое суфийское поэтическое произведение, где присутствует в той или иной форме тема вина, требует отдельной интерпретации, отдельного проникновения в глубины суфийского духовного смыслообразования.
Имея все это в виду, давайте постараемся пройти по тем кругам, которые формировали внутреннее духовное пространство великого поэта и мыслителя.
В чеканных строках своего рубайята мыслитель с разящей иронией и едким сарказмом высказал всю свою ненависть к этим врагам мысли, столпам невежества.
Центральное место в воззрениях ортодоксальных факихов занимала, прямо или косвенно, идея антропоморфного бога. Положение, которое прямо противоречит Корану и Сунне. Тем не менее по мере затухания креативных импульсов, идущих от Посланника Аллаха и первых праведных халифов, именно уподобление (осознаваемое или неосознаваемое) Бога человеку стало одной из главных причин начала духовной деградации исламского мира. Мало-помалу этот всемогущий человекоподобный бог, по сравнению с которым реальный человек оказывался никем и ничем, превращался в своего рода мифологический идеал восточного правителя-деспота. Под сомнение был поставлен основополагающий принцип ислама — принцип абсолютного таухида (единства) Аллаха. Чалмоносцы-лицемеры фактически убивали своим лицемерием и невежеством другой величайший и таинственный принцип ислама — принцип абсолютной трансцендентности Аллаха и одновременно Его абсолютной имманентности, как это отражено в 112-й суре Корана.
Доводя до крайнего абсурда по сути антиисламский антропоморфизм чалмоносцев, рьяных ортодоксов, Хайям, издеваясь, пишет:
Злой иронией проникнуто и другое четверостишие Хайяма, в котором он также высмеивает чудовищный по своей бессмысленности антропоморфизм факихов:
И в общем-то ясно, что чалмоносцы не зря ненавидели Хайяма, которого считали богохульником. Ибо образ примитивного и злобного, мстительного и мелочного бога, удивительно вписывавшегося в социальную структуру тогдашнего все более и более несправедливого и лицемерного общества, не мог не вызывать у мыслителя едких и гениальных по своей иронии строк, в которых антропоморфный бог становился отражением своих создателей-мунафиков (лицемеров):
Ислам, исходя из принципа таухида (единства) Аллаха, утверждает, что судьба человека, все его поступки с самого начала создания мира предопределены Всемогущим. Ортодоксальные факихи, способные, в силу своего невежества, только к простой, буквалистской интерпретации Корана, приходят к выводу, что человек оказывался в этой фаталист-ской картине мира просто куклой в руках Всевышнего. Но тогда, в соответствии с этой логикой невежества, чалмонос-цы неосознанно приходят к антиисламскому выводу, что все зло в этом мире от бога, который оказывается величайшим и страшнейшим тираном на свете. Хайям как мыслящий мусульманин, защищая творческий дух ислама, резко выступает против этой ортодоксальной, невежественной карикатуры на свою религию: